Страница 23 из 26
Последнюю фразу Нюша прошептала уже через силу, обещая это не столько ему, сколько самой себе. Лосяш тяжело вздохнул. Вряд ли она понимает, что говорит.
- Нюша, послушай меня. Ни для кого и ни при каких обстоятельствах не стоит пытаться себя менять. Спроси у Карыча, он объяснит. Ты замечательная, мы все здесь тебя любим. Но ты запуталась. Я не приму то, в чем ты пытаешься меня убедить. Постарайся снова начать относиться ко мне по-старому. Я могу быть тебе другом, Нюша, не больше.
- Но… почему? – не произнесла – выдохнула, одними губами, но Лосяш понял. Промолчал. Да и что он мог ей ответить… что при такой разнице в возрасте она неминуемо начнет ломать свой характер, подвергая принудительной огранке и наслаждаясь этим, списывая все на пылкую любовь, ломать себя, пытаясь стать для него единственной и близкой, сглаживая разницу поколений. Что у нее нет будущего среди колб и реактивов, она завянет там и так и не поймет, почему. Что она отвыкнет от новых платьев, макияжа и слащавых романов, перестав воспринимать их, словно фоновую погрешность? Или что она, даже повзрослев, не получит ответа на свои чувства, потому что не может разделить с ним его работу, зато ощущения собственной бесполезности наглотается сполна?
Лосиния ведь тоже была в своем роде экспериментом. Удачным, контролируемым, просчитываемым до последней строчки. Нюша такой не будет. Нюша – лавина, вулкан, полное неприятие полумер.
- Иди сюда.
Хрюшка утерла пятачок, нерешительно подошла. Лосяш обнял ее, поглаживая копытом по сотрясавшейся от беззвучных рыданий спине. Нюша жалобно всхлипнула, а потом, словно решившись, неловко коснулась губами его уха. – Я… глупая, да?
Лосяш покачал головой. – Просто запутавшаяся. Ты очень милая, трогательная…
… и ты еще такой ребенок. Бараш всегда будет оберегать свою принцессу. Эта мысль принесла что-то вроде облегчения. Несмотря на временную размолвку, кудрявый поэт по-прежнему ее любит.
- Просто… – Нюша чуть отстранилась и внимательно взглянула ученому в глаза. – Когда я увидела тебя… одного, перед этой разбитой установкой… ведь это тяжело, постоянно полагаться только на себя, правда? – что ни говори, а поначалу она была уверена, что одно лишь ее присутствие поможет Лосяшу справиться с неудачей. И только потом поняла, что для этого ему не нужна ни она, ни кто-либо другой из их маленькой сплоченной общины.
- Почему? – искренне удивился Лосяш: он не оценил весь драматизм вопроса. – Это, конечно, несколько неудобно, потому что нельзя делать сразу много дел, но, с другой стороны, избавляет от необходимости контролировать подчиненных. Я благодарен тебе за поддержку, моя дорогая… для меня она много значит, - немного подумав, добавил ученый. Сказать по правде, события той ночи он помнил весьма смутно. Он включил отгонку уже ближе к полуночи. Хлороформ с примесью бензола, повсюду этот запах – сладкий, вкрадчивый. В особо ветреные дни на запах приманивался взбешенный Копатыч: размахивая лапами, вопил, что ядовитые облака всякой дряни оседают на его рассаде.
Вероятно, всему виной хлороформ. А может, и не стоило искать виноватых, просто не устраивать себе три бессонных ночи подряд, - так совпало. Он опомнился уже ближе к рассвету: что-то гневно кричала Совунья, а в открытое окно, рассеивая сладкую духоту, врывался свежий ветер. Но, в конце концов, необязательно ведь четко помнить произошедшее, чтобы за него поблагодарить, так?
Нюша смущенно зарделась. Отстранилась, отошла. Лосяш поднялся с табуретки.
- Мне пора. А ты переставай плакать. Мы все уже соскучились по нашей милой веселой Нюше… возвращайся, ладно?
Она через силу кивнула. Мысли кружились в бешеном хороводе. Сквозь дрожащую пелену вновь подступивших слез она смотрела, как за Лосяшем закрывается дверь. Вот и все. Она виновата лишь в том, что не родилась на несколько лет раньше. Несмотря на полную внутреннюю опустошенность, Нюша чувствовала, что и сама устала от слёз. Она взяла со стола свою чашку, подобрала с пола кружку, к которой так и не притронулся Лосяш, выплеснула в раковину уже остывший, пахнущий малиной чай. Включила воду, чтобы вымыть посуду, и несколько минут, напрочь забыв об этом, бездумно держала копыта под теплыми струями.
Еще, казалось бы, неделю назад она и не подозревала, что в долине, где время текло медленно и лениво, с ней может произойти что-то подобное. Долина сглаживала острые углы жизни. И вместе с тем – нет, она больше не хочет быть той, прежней.
Нюша выключила воду. Оставаться дома – верный путь к продолжению собственных страданий, в этом она не сомневалась. А посему что может быть лучше, чем визит к мудрой и понимающей Совунье, которая, возможно, пожурит за неосмотрительность, но всегда найдет нужное слово для утешения. Нюша по самые глаза замоталась в широкую прозрачную шаль – что это на нее нашло, совсем забыла о красоте! На улице стыдно показаться.
Когда она вышла из дома, солнце уже село, только слабое оранжевое зарево поднималось над горизонтом. Заканчивался пятый день. Пятый день… чего? Впереди замаячило жилище Бараша. Гневно тряхнув косичкой, Нюша свернула с тропинки и зашагала напрямую через луг. В зеленой траве пышно цвели одуванчики, их яркие желтые головки были видны даже в густых сумерках. Хрюшка улыбнулась, сорвала один на длинном стебельке. Для Копатыча одуванчики – упрямый сорняк, один из самых непримиримых врагов. А ей они нравились. Нюша уткнулась пятачком в тонкие желтые лепестки. Весна заканчивается, лето совсем близко – нашла время сидеть дома и слезы лить!
Нюша перешла по камешкам ручей и снова вышла на тропинку. Дом Бараша остался позади. До Совуньи уже было рукой подать – вот полукруглый мостик, а за ним начинается холм, на котором возвышается раскидистое дерево с дуплом. Она задержалась на мосту, задумчиво всматриваясь в поблескивающую в сумерках воду. Хорошо, что сейчас весна, а не тусклая осень или, не дай бог, зима: и без того подавленная, от недостатка солнца и общего уныния окружающего мира Нюша бы точно впала в отчаяние.
***
Вслед за своим подарком старый ворон пришел сам. Совунья как раз вязала, устроившись на веранде, когда он, важный, торжественный и в новой бабочке, появился на холме. Заметив своего неизменного коллегу, сова приветственно взмахнула крылом и едва не уронила вниз клубок ниток. Карыч широко улыбнулся и многозначительно поправил бабочку.
- Не возражаете, если я нарушу ваше одиночество, почтеннейшая?
Сова хихикнула и прикрыла клюв крылом. – Поднимайся, чего уж. Ты вот скажи мне, Карыч, это что за икебану ты мне презентовал? Оно спасибо, конечно, но просто интересно.
- Всего лишь скромное выражение моего восхищения вами, - ворон легко вспорхнул на веранду. Икебана красовалась на столе в пустой деревянной вазе. Сова одобрительно кивнула. Карыч приземлился в стоявшее напротив нее кресло-качалку. – О свет моих старых очей… подарите мне вечер вашего общества! Есть новости, - понизив голос, совершенно другим тоном продолжил ворон. Совунья, воображение которой мигом встрепенулось, нетерпеливо заерзала на своем месте. Карыч, довольный произведенным впечатлением, вновь расплылся в улыбке.
- Ну так не тяни! Что случилось? – сова гневно кашлянула и сдвинула очки на кончик клюва. И тут же заметила Нюшу, поднимавшуюся по склону холма. – Ох…
Карыч проследил за направлением ее взгляда и едва не подскочил в кресле. Похоже, деловой совет откладывался. Неудовлетворенное любопытство обоих разве что не взрывалось фейерверками в ароматном вечернем воздухе. Старый путешественник понимающе хмыкнул и взял Совунью за крыло.
- Держитесь, почтеннейшая. В конце концов, можем встретиться утром.
- Ах ты старый греховодник! – сова скривилась, словно от лимона, и тут же заливисто расхохоталась. – Без ножа режешь! – ему ли не знать, насколько трудно ей, заинтригованной, дается ожидание. Ворон, стараясь не смеяться, кашлянул в крыло.
Нюша поднялась на веранду, окинула старых сплетников подозрительным взглядом. – Чего это вы такие веселые? – буркнула она, выпутываясь из платка. – Поделитесь, может, и мне легче станет… – театрально закатив глаза, продолжила она и перебросила сложенный платок через верхнюю ступеньку лестницы. Совунья и Карыч, многозначительно перемигнувшись и подтолкнув друг друга локтями, снова зашлись смехом.