Стелла-Миллениум

Джейми открыто улыбается, а Фроста передергивает противная липкая дрожь. Он прекрасно понимает, какие такие конфеты и какой «зверинец», и чего на самом деле удалось избежать мальчику. Только почему? Почему, почему Джейми, вроде бы уже взрослый осознанный подросток, сам это не понимает? Почему стоит в этом пустынном месте, один, с такой улыбкой и надеждой в глазах, и рассказывает это словно про Диснейленд? У Джека, несмотря на то, что он сам Дух Холода, бегут ледяные мурашки по спине, и он делает шаг к мальчику, медленно опуская зажатый в правой руке посох.

— Правда я отказался… — наконец, как думается Фросту, здраво продолжает Джейми, однако последующие слова лишь больше вводят в своеобразные ступор: — Потому что у меня есть более важное дело…

Паренек вновь погружается в какие-то свои замудренные идеи, слишком сейчас пугающие, и резво отступает на шаг назад, оборачивая взгляд за хлипкие ржавые перила моста.

— Я ведь должен проверить кое-что, как и было во сне…

— В каком таком сне? — не выдерживает Хранитель Радости, — Почему ты так далеко? Ты разве не знаешь, что нельзя садиться в машины незнакомцев? Джейми, что происходит с тобой? — Джек искренне не понимает, не на шутку разволновавшись за неадекватное поведение друга и уже готовый бить тревогу.

Однако такое поведение и реакции — несвойственная открытость, добродушие и радость его человеческого друга — пугают и настораживают сильнее, и лишь из-за этого Джек старается вести себя пока ещё более сдержанно и осмотрительно, только поэтому не срывается и не подходит ближе. Нутром Джек Фрост чувствует, на что похоже поведение Джейми, потому сейчас резкость — его проигрыш. Нужно подбираться медленно, осторожно, без резких выпадов. Дыхание у Морозного Духа учащается, становясь почти как у человека, и сердце, как в прошлой жизни на озере, бьется быстро-быстро.

— Знаешь, Джек, мне вчера снился сон… Такой странный… — на лице мальчика проскальзывает непонимание вместе с любопытством и почти блаженством, что пугает Джека до побеления, до вакуума в легких, и даже больше нежели та армия ненавистного Темного врага три года назад, однако следующим Джейми добивает: — Мне так много снится всего хорошего. Я так был спокоен… Но недавно… Мне снился чудесный сон. В нем я летал! На черных крыльях. Срывался в пропасть, в красивую — сказочную. Но после летел вверх, и вновь вниз в эту красивую мерцающую…

— Что? Это… это были Кошмары? — перебивает Хранитель Радости, обеспокоенно оглядывая мальчика с ног до головы, словно ища теневые жгуты или хотя бы намеки на черный песок, — Джейми, это вновь Бугимен постарался? Он вновь вернулся, так? Если так, то клянусь, на этот раз я покончу с ним раз и навсегда! — Фрост не замечает своего повышенного голоса и того как его трясет от счастливого взгляда зеленых глаз друга.

— Кто? Ты про кого, Джек? — мальчик радостно фыркает, полностью поворачиваюсь к ущелью и облокачиваясь на хлипкие перила двумя руками, — Я тут подумал…

— Ты его боишься? Это Кошмары? — не унимается паникующий Дух Холода, слишком медленно подбираясь к мальчишке.

— Какие? Их же не существует! И я не боюсь, — Джейми задорно улыбается, и с горящим весельем и любопытством взглядом оборачивается к Фросту, — Я не знаю что такое страх. И я хочу воплотить свой сон в реальность, свой прекрасный сон, Джек!

С этими словами Джейми резво перемахивает через перила, спрыгивая на карнизный бортик, узкий, пятнадцатисантиметровый. А ветер рвет полностью расстегнувшуюся зеленую клетчатую рубашку, распахивая полы.

— Джейми! — хриплый вскрик Джека, рванувшего к парню, не помогает.

— Не бойся, Джек, я же умею летать… — мальчик умиротворенно улыбается, ушедший в свои грезы, и ему сейчас настолько интересно — появятся ли черные хищные крылья, которые он видел вчера ночью. Правда те крылья хотели его сожрать, но в нем уже столько уверенности в добро которое повсюду и безопасность, что это для него показалось мелочью, незначительной и забавной деталью.

Пыльный ветер ерошит каштановые отросшие волосы, а Джек вопреки своей магии теперь не может сдвинуться с места, наблюдая за смертоносной картиной; его сковывает страх потерять друга, сковывает собственная нерешительность и беспомощность своих выводов. Но вот же — протяни руку, взлети и схвати Джейми за плечо и все будет хорошо! Но он не может — паника парализует, сковывает тело Духа, и он только лишь судорожно выкрикивает знакомое имя мальчика:

— Джейми! Не смей! Не надо!..

— Я проверю. Всего один разочек, Джек… — парнишка, уцепившись за перила одной рукой, поворачивает голову к Фросту и улыбается, настолько обнадеживающе, спокойно, словно вновь забыл дома шапку, и обещает надеть в следующий раз, — Не переживай, больше я не буду такого делать. А потом мы пойдем и поиграем на заднем дворе. Ведь ты мне…

Ветер разрывает последние слова, унося с собой, и Джек слышит лишь его свист, и видит, как в замедленной съемке, как худые пальцы мальчика разжимаются, и его тело наклоняется вперед.

В эту секунду оцепенение спадает, но он чувствует, как выпрыгивает его мертвое сердце из груди.

Шаг в бездну, собственный крик заложивший уши, он срывается с места, но Джейми уже нет на мосту.

В то мгновение, когда Джек на его месте, зависает в воздухе, порываясь вниз, поймать — спасти, далеко внизу, на остро-каменистом дне высохшей реки виднеется пятно зеленой клетчатой рубашки, пропитывающейся красным.

— Джейми? — шелест, осипший собственный голос который Джек слышит в абсолютной тишине — ветер угомонился, на старом плато с давно заброшенным железнодорожным мостом пустынно, пусто, тихо. Мертво.

Джейми? Джейми? Джейми!!!

Он не понимает — крик души это или его сорванный вопль на все ущелье разносящийся болью. Беловолосого Духа Зимы трясет от понимания и страха, боли и в тоже время он не верит, смотря размывающимся взглядом далеко вниз.

Что это? Что произошло? Как ты посмел его отпустить? Не спасти? Где другие Хранители? Почему? Сон? Сон Джейми? Крылья? Черные крылья…

Кошмары? Кромешник.

— Кромешник… — Джек слышит лишь приглушенное яростное шипение гарпии, и не может в нем опознать собственный голос.

Затмевая дикую боль, расползающуюся пепельным пятном в душе, приходит ледяная, сметающая всё на своем пути, ярость, такая ярость, которую трехсотлетний мальчик не чувствовал никогда. Ярость, напополам с его не до конца осознанной болью и горечью.

— Клянусь, я вырву тебе сердце, черная тварь!

Ледяной Дух не просит ветер, не устраивает и ледяную бурю, хотя половина моста за его спиной натужно скрипит от холода, который ломает металл, как картонную бумагу, он просто исчезает, словно щелкнул шариком-порталом. Исчезает за мгновение, чтобы в следующую секунду оказаться в темных и сырых подземельях. Прямо там, где когда-то бывал. И сейчас ему совершенно плевать насколько вышла из-под контроль его сила, чтобы творить такие выкрутасы с телепортацией. Ему плевать на все, кроме…

— Кромешник! — Джек рявкает во всю глотку, наплевав на пугающие тени и остатки цепей и клеток, свисающих сверху. Он ударяет посохом о каменные плиты пола и лед молниеносно схватывает всё вокруг острыми смертоносными шипами, а острые снежинки, словно кружевные лезвия, режущие кожу витают медленно вокруг него, даже не оседая на пол.

— О… И ты пришел наконец, маленький Ледяной Дух, — знакомый насмешливый голос звучит отовсюду, что ещё сильнее взбешивает парня, — Что, равносильно твоим дружкам, решил навестить и вновь напомнить мне о моей беспомощности и ничтожности?

— Покажись немедленно, сволочь! — Джек не стесняется ни выражений, ни того, что одним ледяным залпом вымораживает большинство теней, что копошились в самых темных участках этого противного подземелья.

Ему сейчас не до шуток и не до споров. Джеку сейчас ни до чего понимающего и примирительного. В его душе клокочет ненависть и отчаяние с такой силой, что, кажись, он сможет заморозить все океаны и моря этого мира, уничтожить всю темноту и даже саму ночь. Он ненавидит ночь. Он ненавидит этого Духа, он ненавидит себя за беспомощность и веру, заливая свое сердце промерзлой кровью.