Держаться за воздух

— С чего это тебя так волнует? — вот теперь уже неприкрытое удивление, сквозящее вопросительной прохладой легкой усмешки.

Действительно, блин, с чего это тебя так волнует? И тут же успокоил себя простой, якобы-все-объясняющей мыслью: было бы обидно, если бы с ней случилось что-нибудь после того, как тащил ее несколько километров, не зная, выживет ли вообще.

— Я могу поехать с вами.

Замерла, внимательно вглядываясь в его лицо, ища какой-то подвох и что-то прикидывая. И, видимо что-то решив, помедлив, сухо кивнула:

— Хорошо.

И только захлопнув за собой дверь, глубоким выдохом вышвыривая из себя осевший внутри знакомый горчаще-кофейный аромат и лишающую выдержки растерянность, Зотов осознал всю глубину тотального пиздеца, в который с каждой их встречей рушился все стремительней. И самое поганое — не хотел и не собирался все это прекращать.

***

Раздражение, густо-напряженное, обволакивающее, но старательно сдерживаемое, нервными разрядами било по натянутым нервам. Отвернувшись к окну, Ира разглядывала проносящуюся мимо отглаженно-серую ленту шоссе и не понимала. Снова — не понимала. Почему она здесь, в этом теплом, уже знакомом салоне авто, с этим нагло усмехающимся типом за рулем, а не с кем-то другим, проверенным, надежным, а главное — с тем, кому она могла доверять. И тут же нашла оправдание: слишком многое понадобилось бы объяснять остальным, слишком неприятные подробности сообщать. “Мне пришлось переспать с нашим общим врагом, чтобы получить необходимую информацию”. Офигенно смешно. Опять пришлось бы врать, выкручиваться, увиливать, что-то сочинять… Надоело.

— Вы, наверное, думаете, с какой стати доверились мне? — усмехнулся Зотов, поймав искоса брошенный неприязненный взгляд. Эта женщина его забавляла, определенно. Холодная, жесткая, грубая, не обременяющая себя какой-то деликатностью и подобием вежливости, могла вдруг растеряться, смутиться от неожиданной фразы или поступка, не сумев просчитать противника и подготовить достойный ответ. Едва живая, держалась с королевским достоинством и снисходительностью, чтобы никому не пришло в голову ее жалеть и пользоваться внезапной слабостью. Еще несколько часов назад податливо-страстная, неуправляемая, дикая и одновременно нежная, почти-открывшаяся ему, вновь наглухо закрылась, отстранившись, став вспыльчивой, резкой, чужой. Ее невозможно было предугадать, понять, разглядеть до конца, и это безумно увлекало, требуя продолжения ненормальной, странной игры. Наверное, этим и зацепила: он никогда не знал столь противоречивой, неоднозначной, непредсказуемой женщины, сочетающей жесткий мужской характер с притягивающей магнитом скрытой соблазнительностью. Может быть оттого, что ему никогда не приходило в голову крутить романы с коллегами? Он никогда не воспринимал девиц в форме как что-то большее, чем часть привычной рабочей обстановки — так было всегда. И никогда не обращал внимания на что-то, кроме блестящих звездочек на погонах, независимо от того, кто эти погоны носил. И ни умненькая, наивно-трепетная якобы девочка Вика, ни с виду безвредная Измайлова, вечно себе на уме, ни кто-либо еще не воспринимались как… да вообще никак не воспринимались. А вот Ирина Сергеевна… Единственная женщина-начальник отдела, она, пожалуй, еще с их первой мимолетной встречи на совещании у Захарова обратила на себя его внимание. И после, когда закрутившаяся история с “палачами” повернула в неожиданное русло, он убедился, что не ошибся в ней: умная, хитрая, осторожная, опасная… Достойный противник, такому не стыдно и проиграть.

И он, похоже, проиграл. Причем по всем фронтам, окончательно и бесповоротно.

— С чего ты взял, что я тебе доверилась? — хмыкнула Зимина, качнув головой. Вновь повернулась к окну и заметила: — Похоже, приехали.

Зотов, притормозив, огляделся, убеждаясь, что не ошиблись. Распахнул дверцу машины, озвучивая очевидное:

— Дальше придется пешком, засветимся.

Ирина Сергеевна фыркнула, выразительно взглянув, но ничего не сказала. Потянулась к сумочке, нашаривая пистолет, и вздрогнула от неожиданно громкой мелодии мобильного, обругав себя, что забыла отключить телефон. Уже собиралась нажать на кнопку, но, увидев высветившееся на дисплее имя, недоуменно нахмурилась и ответила. Выслушала несколько реплик и, чувствуя внезапную дрожь, выпустила мобильный из рук.

— Разворачивайся, — приказала хрипло.

— Что? — недоуменно обернулся Зотов, полоснув недовольством. Зимина, на мгновение придя в себя, начальственно-раздраженно выдала, заставив в изумлении застыть:

— Ты что, плохо слышишь? Возвращаемся. Мы никого не будем брать.

========== Холодно ==========

— Ты что, плохо слышишь? Возвращаемся. Мы никого не будем брать.

В первое мгновение Зотов решил, что ослышался. Захлопнул дверцу машины и повернулся к начальнице, вопросительно приподняв брови.

— Ну и как это понимать?

— А тебе не нужно ничего понимать, — резко отозвалась Ирина Сергеевна и повторила: — Поехали.

— И не подумаю, — упрямо сжал губы Михаил. — По крайней мере, пока вы мне всего не объясните.

— Зотов, не зли меня, — по тому, как потемнели ее глаза, майор понял, что Зимина на пределе. Однако не двинулся с места, продолжая сверлить начальницу недобрым взглядом. Поняв, что внятного ответа не дождется, решил прибегнуть к наглому шантажу:

— Не хотите ничего объяснять? Отлично. Тогда я пойду один, — и, подтверждая серьезность своих намерений, достал из бардачка пистолет.

— Нет!

Куда делся приказной тон, нетерпение, недовольство? Теперь ее голос дрожал натянутыми струнами неподдельной паники и почти что мольбы. Вцепившиеся в рукав пальцы тряслись, а в глазах метался не страх даже — самый настоящий ужас.

— Просто поехали отсюда скорее! Я тебя прошу!

— Я не двинусь с места, пока вы не скажете, что за херня происходит, — твердо заявил Зотов, пытаясь найти объяснение внезапному испугу непрошибаемой полковницы. Зимина, взглянув на его излучавшее непоколебимость лицо, поняла, что уступать Михаил не намерен.

— Мы должны немедленно отсюда уехать и забыть о Грановиче раз и навсегда, иначе… — видя, что подобный туманный ответ его не устроил и Зотов ждет продолжения, через силу произнесла: — У них мой сын. Обещали отпустить, если я заплачу выкуп и оставлю Грановича в покое.

— Твою мать! — рявкнул Михаил, ударив рукой по рулю. В потемневше-растерянных глазах напротив по-прежнему металась паника, и в эту минуту он невероятно сильно пожалел, что не пристрелил того урода в их первую встречу. Выдохнул и уже спокойней спросил: — И как он узнал?..

— За нами следили, — равнодушно бросила начальница. Было заметно, что это ее волнует меньше всего. А Зотов, вспомнив дважды мелькнувшую на пустой дороге машину, мысленно выругался: расслабился, блин, совсем, потерял бдительность, а еще опером назывался…

— И что вы собираетесь делать? Поможете этой мрази свалить? — предельно спокойно, резко вжав в пол педаль газа.

— У меня нет выбора. Я не могу рисковать жизнью Саши, — все также бесцветно, на автомате.

— Но мы можем…

— Не можем! — отрезала начальница, тут же перебив. — Все, закрыли тему! Считай, что ты ничего не слышал. С остальным я сама разберусь!

— Как скажете, — очень ровно ответил Зотов, пристально всматриваясь в пустое шоссе. Он сам не понимал, какого хрена лезет в дела, не имеющие к нему никакого отношения, и это бесило. Он на роль благородного спасителя не годился от слова “абсолютно”, а уж спасать непробиваемую полковницу, сроду не нуждавшуюся ни в чьей помощи, было бы тем более странно, учитывая, что его ни о чем не просили. Он и так сделал даже больше, чем должен был, чего еще?

— Здесь останови, — приказала Зимина на очередном повороте. Михаил послушно притормозил, наблюдая, как начальница нервно заталкивает в сумку мобильник. Пальцы едва заметно дрожали, и только сейчас Зотов понял, как трудно ей сохранять спокойствие. И что она чувствует сейчас, что лихорадочно прокручивает в голове — даже предположить невозможно.