Держаться за воздух

— Якобы он оказывал сопротивление при задержании! — возмущенно развернулась Зимина, до этого нервно измерявшая шагами кабинет. — Я все понимаю, все! Ну заломали какого-то упыря, ну врезали пару раз! Но объясни мне, зачем избивать до полусмерти?! Зачем?! — поперхнувшись последним гневным восклицанием, Ирина Сергеевна прервалась, обвиняюще глядя на своего зама.

— Всякое бывает… Ир, может водички? — Сухо звякнувшее стекло чашки в ответ на раздраженный жест, когда начальница, выдохнувшись и не находя больше подобающих слов, дернула с шеи душащий шарф.

— Бы-ва-ет? — по слогам переспросила Ирина, замирая с шелково-скользкой тканью в сведенных пальцах. — А давай я тебя уволю за беспредел твоих отморозков и тоже скажу: бывает!

— В общем так, — сухо и деловито заговорила начальница, наконец немного успокоившись и устраиваясь на стуле напротив. Собранная, напряженная, предельно сосредоточенная. — Дело замять не получится, это понятно. Но ты должен сделать так, чтобы терпила дал нужные показания и все обошлось малой кровью. Как ты это сделаешь — твои проблемы. Я попробую выйти на усбшника, который ведет это дело, может, получится как-то утрясти. И приструни уже своих. Мне дежурный сказал, что в последнее время чуть не каждый день в обезьяннике окровавленные рожи! И тут только два варианта: либо они делают это все с твоей подачи, либо ты не видишь, что творится у тебя перед носом, и я даже не знаю, что хуже.

— А с каких это пор мы решили нежничать со всякими уродами? Ир, я тебя не узнаю. — Сцепленные пальцы с глухим стуком коснулись полировки стола. Зимина, уже готовая было подняться, считая разговор оконченным, остановилась, вперив в зама недоверчивый, даже немного ошарашенный взгляд, словно сомневаясь, что правильно поняла сказанное. На лице Климова — все та же маска суровой решимости и остраненности.

— Я тоже тебя не узнаю, Вадим, — тихо, бесцветно, без убогой пародии на сострадание. Медленно встала, бесшумно задвигая на место стул и делая несколько шагов, обогнула стол и застыла, опираясь ладонью о столешницу в нескольких сантиметрах от стиснутых рук майора. Острым сверлом ввинчивающийся в висок пристально-ледяной взгляд действовал на нервы, и Климов резко повернул голову, встречаясь с начальницей глазами.

Ледяной взгляд и теплые глаза. Мягкая, обволакивающая прохлада в коньячно-теплых. Парадокс. Контраст, раздирающий своей невозможностью и безжалостностью мысли: на него она так смотреть не будет никогда.

Злость. Холодная, накатывающая до боли врезающимися в грудную клетку жгучими волнами. Вспыхнула, разгорелась в один момент, словно к бочке с порохом поднесли зажженную спичку. Один взгляд, всего один ледяной взгляд, и мигом разлившееся отчаяние внутри, поглотившее привычную выдержку.

Ну разве это так сложно? Чего ей стоило просто прийти и попросить? Без этого надменно-приказного тона, без снисходительного выговора, словно он какой-то мальчишка, без своей извечной самоуверенности и отчужденности. Просто открыться, показывая свою слабость, которую он видел и так, просто признать, что ей нужна помощь, и он, более сильный и жесткий, способен на эту помощь — ради нее.

Он бы ведь сдался, правда. Отступил. Забыл о том долгом времени, когда, незаметный и ненужный, маячил на заднем плане блеклой, не привлекающей внимания декорацией. Принял бы ее попытки быть сильной, независимой, ни в ком не нуждающейся. Ее саму принял бы. Со всеми ее недостатками, тайнами, грехами, совсем не женскими амбициями и стремлениями. И все — лишь за одну, такую незначительную малость: ее слабость рядом с ним.

Но она не попросила.

— Со мной. Все. Нормально. Ирина. Сергеевна. — Литая свинцовая чеканка с трудом проталкиваемых наружу слов. Глаза — ледяная гладь, вычищенная от малейших эмоций.

Слишком много чувств для холодной войны.

***

— Новости видел? — голос Карпова в трубке не выдавал абсолютно ничего. — Мы опоздали.

— Да я уже понял, — недовольно отозвался Михаил, откладывая вилку — аппетит при упоминании о виденном репортаже пропал моментально. — Похоже, в этой долбаной гимназии все были повязаны этой темой, не только Устинов с Рогожиным. Вопрос — куда сплавили детей. В пожаре-то ведь никто не пострадал.

— Надо искать. Двенадцать детей — не иголка, незаметно не спрячешь. Ты камеры в округе проверил?

— Карпов, не думай, что ты самый умный. Нет там никаких камер, Устинов, видимо, позаботился. Можно было проверить с ближайшего поста ДПС, только смысл? Мы даже не знаем, на чем их увезли. Можно еще проверить аэропорты, вдруг кого-то за границу отправили, но это работы сколько, а у нас информации ноль…

— Дорогу осилит идущий, слышал такую мудрость? Ты вот еще что, пробей автопарк гимназии, номера, может, так получится отследить. Другого варианта все равно нет. И учителей всех проверь еще раз, может, кто-то дома засветится. Все, отбой.

Зотов убрал замолчавший телефон, без интереса возвращаясь к обеду. Лениво прокручивая в голове пути решения новой проблемы и рассеянно скользя взглядом по суетливой безликой толпе — в полдень кафе было набито битком.

Ярким солнечным пятном вспыхнули среди бесцветно-русых, скучно-темных, блекло-светлых макушек рыжие локоны. Неизменно прямая спина, взгляд, направленный куда-то сквозь мельтешащих вокруг людей и эта уверенно-плавная походка, от созерцания которой — да-ты-двинулся-Зотов — он не мог оторвать взгляда.

Она направлялась к нему.

Конечно, блин.

Куда же еще, учитывая, что два единственных свободных места остались только за его столиком. Во всем гребаном кафе, которое товарищ полковник решила почтить своим присутствием именно в этот час, не нашлось больше незанятых стульев.

Шикарно, блядь. Только тебя мне сейчас не хватает.

— Можно?

Сумка приземлилась на соседний стул раньше, чем Михаил успел изобразить подобие вежливой улыбки, проглотив не слишком дружелюбный ответ, в котором успевшая сесть напротив полковник вовсе не нуждалась.

Повисшее за столиком напряжение было столь ощутимым, что его, казалось, можно ломать на куски. Впрочем, Зимина, тут же уткнувшаяся в меню, не обращала внимания на подобные мелочи. Погруженная в какие-то свои мысли, невнимательно перелистывала страницы, хотя вряд ли могла увидеть в знакомых строчках что-то новое и неожиданное. Зотов, с натянутой непринужденностью прихлебывая кофе, от рассматривания размеренно движущегося людского потока против воли возвращался взглядом к начальнице. К изящным тонким пальцам и длинным ногтям с дорогим маникюром (а неплохо живет товарищ начальница), когда тишина разрывалась очередной помехой шуршащей бумаги; к ослепительной яркости рыжих прядей, нахально лезущих в глаза; к тонким, чуть нахмуренным бровям и недовольной складке между ними; к сердито поджатым губам с темно-малиновым росчерком успевшей почти смазаться помады.

А ведь товарищ полковник по-своему красива.

В первое мгновение Зотов даже не поверил, что действительно так подумал. Как будто в его сознание подкинули чью-то чужую мысль, от которой он не успел отмахнуться. И теперь неторопливо, со вкусом пытался распробовать ее, чтобы тут же посмеяться над нелепостью и забыть.

Вот только нихрена не получалось.

Мелькнувшая мысль вовсе не собиралась теряться в ворохе других, столь же странных. Прочно застряла в голове, ехидным червячком подтачивая изнутри и не позволяя отвести глаз от начальницы уже ни на секунду. Зотов понимал откровенную наглость и неприличность своего настойчивого взгляда, но не мог перестать смотреть. Искал. Пытался. Всматривался. Хоть что-то, хоть какая-то деталь, которая заставила бы вернуть лихорадочно крутившиеся в мозгу шестеренки на привычные места. Оттолкнуть, вызвать знакомое, естественное раздражение и снисходительность.

Найти не получалось.

Но ведь она осталась все той же Зиминой. С этими немного резкими движениями, когда захлопнула папку и подняла голову, жестом подзывая официанта. С этим чуть хрипловатым голосом и неизменно начальственным тоном. С теми же морщинками (которые, к слову, нисколько не портили ее) вокруг по-прежнему усталых, непроницаемых глаз.