Страница 5 из 139
— Больше месяца как его схоронили, да, Авдотья? Таперича вдова его, Матрена, собирается обратно в Россию. К родне поближе. Господь то деток им не дал. Что ж ей, одной бедовать? Дом надумала продавать, да покупателей пока не густо. Сходите туда, может, пока, суть да дело, она пустит вас за плату малую. — Отхлебнув чай, плотник вдруг спохватился. — Хотя нет. Лучше я сам к ней схожу. Со мной она сговорчивей будет.
— С чего бы? — Артём почуял подвох.
— Матрена баба суровая. Строгая. Набожная. Может и вовсе от разговора отказаться, ежели вы, к примеру, на иконы не перекреститесь, в избу войдя.
Семен, видя, что доводы не оказали особого действия на Торопова, добавив громкости и эмоций в голос, заявил:
— Я энтот дом отстроил… С Петром… Своими руками. — Плотник продемонстрировал мозолистые мастеровые руки для убедительности. — А это ого! Знамо дело, не чужой человек, свойский.
— А почём дом продаёт-то? — Как бы невзначай спросил Тёма.
— Она двести рублёв просит. — Бросил из-под мохнатых бровей испытующий взгляд Семен.
— Вроде и не слишком дорого… — Неуверенно протянул Артем. — Странно, что до сих пор не купили.
— Это уж вам думать. На первый погляд, и не дорого, лишь бы деньжата водились. — Пожал плечами плотник.
— Славка, слышь! Эй, Вячеслав Юрьевич, — окликнул друга Артем, предпочтя вернуть друга к общему разговору, едва дело дошло до торговли. Видя, что Хворостинин не реагирует, добавил громче, — Вяче, эй, да очнись ты!
Хотя Славке и не терпелось посмотреть заголовки газет, он, проявляя уважение к хозяевам, сдерживался, пока все не перешли к чаепитию с принесенными вчера друзьями баранками. Выпив кружку отличного китайского кирпичного чая и отпробовав ежевичного варенья, предложенного гостеприимной Авдотьей, он ненавязчиво съехал из-за стола и приземлился на привычную, нагретую теплым сентябрьским солнышком завалинку. В руках его тут же оказались свежие номера главных омских газет — «Омского вестника» и «Омского телеграфа».
Бегло просмотрев главные страницы, сразу наткнулся ожидаемую им статью, посвященную вчерашним событиям на горветке, снабженную фотографией выложенных в ряд на перроне тел, укрытых рогожами, на фоне вагона с разбитыми окнами. Сбоку толпились полицейские и железнодорожники.
И без промедления погрузился в чтение. Заголовок у местных корреспондентов вышел звонкий.
«ОГРАБЛЕНІЕ ОМСКАГО ПОѢЗДА!»
Вяче быстро пробежал глазами по тексту, хмыкая от особо забористых фразочек, выделив сведения о выжившем пока ограбленном богаче, «мужественных и благородных чертах одного из героев» и «смелых нелегалах-борцах с самодержавием».
Подпись автора смотрелась странно и нелепо, даже неподобающе, учитывая драматическое содержание статьи — Ваня Веселый.
Славка едва за голову не схватился, дочитав материал до конца:
«Оказаться среди «политических», определенно заинтересовав жандармов — это совсем не та история, которая нам с Артемом нужна! Одно хорошо — искать сейчас будут раненого Седого, а не нас — целых и здоровых. Так что подозрения нам пока не грозят. Но каковы?! Положим, полиция и в самом деле показала себя не лучшим образом, но высасывать из пальца образ революционеров?! Борзописцы… А ведь теперь весь город будет уверен, что дело было именно так! Не отмыться! Найти бы этого «Ваню Веселого» да стукнуть его пару раз по черепу для вразумления…»
Сам по себе стиль и манера изложения, откровенная оппозиционность, нападки на власть и полицию — не удивили Хворостинина, многократно сталкивавшегося с подобным, изучая дореволюционную прессу. Знал он и то, что в массе своей журналисты и редакторы газет этой эпохи зачастую сами являлись политическими деятелями и революционерами из эсэров и эсдеков*. Единственное, что его, как человека, выросшего в СССР, удивляло, — это аномальная лояльность властей к оппозиции.
От размышлений Вяче отвлек громкий оклик друга.
— Славка, эй! Да очнись ты! — Звал его Торопов уже который раз. Увидев, что Хворостинин, наконец, поднял глаза и готов слушать, Артем добавил, — Давай сюда, к нам за стол. Дело есть интересное.
Славка, перебравшись с завалинки на лавку, немедленно получил третью за утро чашку горячего чая.
— Что у вас за новости?
— Вот Семён рассказывает, что неподалеку баба одна уезжать собирается и дом продает или угол может сдать. Как думаешь, может, сходим, глянем? Пока перекантоваться. На пару месяцев. — Встретившись с удивленным взглядом друга, Артём подмигнул. Славка чуть заметно кивнул, в знак понимания.
— Добрый пятистенок. — Бойко затараторил Семен. — Четыре на пять саженей, стены слажены в двенадцать венцов, каждое бревно в шесть вершков. Без малого фут. — Подняв для обозначения важности своих слов заскорузлый, мозолистый палец, плотник покачал им, как бы желая доказать, что такой дом — это очень серьезно.
— Это почти тридцать сантиметров. А всего выходит немногим больше трёх метров высотой, — пояснил другу уже успевший уточнить и разобраться в местных единицах измерения Торопов.
— Печка русская. Полати. На дворе сарайка, — без остановки принялся дальше перечислять достоинства перспективной покупки Савкин, — банька опять же, пусть и небольшая. Сама изба новая, всего год как поставлена. Нарядная. И чистая. Матрена — хозяйка добрая.
— Ты, Семён, так расписываешь, что почитай хоромы царские, а не домишко малый. Однако стоит сходить и глянуть, чего там и как. — Деловито ухватился за начинающийся торг Славка.
— Да, и не откладывая. Жить всяко где-то надо, — и, как бы невзначай, Артем напомнил. — Семён вызвался договориться с хозяйкой. По-соседски.
— Посидите пока. Я ненадолго. — Хозяин встал из-за стола и двинулся к калитке. — Авдотья! Принеси гостям ещё угощения. Да чаю налей. Я скоро буду.
— Куда это он? — Авдотья поставила на стол очередную плошку варенья. На этот раз смородинового. Затем разлила гостям по кружкам чай.
«Я скоро водяным стану», — подумал Артём, однако отказаться от вкуснейшего домашнего варенья с чаем не смог.