Не сдавайся

Не было позором выходить из дома и садиться в такси или в свою машину во вчерашней одежде. Ты хотел того, чего хотел, шел за этим, получал желаемое, затем вставал и продолжал жить своей жизнью. В этом не было стыда. Никакого.

Стыдно было лежать голым в своей постели и слушать, как мужчина молча одевается, потому что он проснулся рядом и не желал иметь с тобой ничего общего. И неважно, как это произошло — если ты неправильно поняла, что с ним происходит, и он просто хотел потрахаться, или если вы оба напились и все вышло из-под контроля, хотя вы этого не желали.

Я лежала и ощущала, как все сильней разгорается пожар стыда, потому что человеком, который не хотел иметь со мной ничего общего, был Мерри.

Все будет хорошо. Для меня все будет хорошо.

Конечно, хорошо. Вот только не совсем. Эта заноза загнала себя еще глубже, ведь теперь я знала, как он целуется — диапазон интенсивности, уровень мастерства — не говоря уже о том, что я знала гораздо больше о способностях Гаррета Меррика.

Но я бы приняла все это, чтобы сохранить хотя бы дружбу с Гарретом. Я бы поняла его. Вначале он будет вести себя абсолютно нормально. Определенно. Он будет осторожен со мной. Будет заботиться о моих чувствах. И будет деликатен, насколько это возможно у крутого полицейского.

Но ему будет неловко. Так потерять контроль над собой. Опуститься так низко, чтобы трахнуть барменшу в своем городе. Барменшу, которая была матерью-одиночкой и раньше работала стриптизершей. Барменшу, с которой играл серийный убийца.

Но я буду стараться. Я не позволю ему опуститься до неловкости. Я покажу ему, что все в порядке. Я продемонстрирую ему, что мы можем быть теми, кем были; то, что было между нами не потеряно. Так случилось. Было хорошо (я надеялась, что и для него тоже). Но было это на один раз. А теперь… двигаемся дальше.

Я молчала и не двигалась, дыша ровно, чтобы он подумал, что я сплю, и, желая, чтобы все закончилось. Сегодня у меня было много дел. Утром Итана не будет, он все еще будет у своего друга. Сегодня суббота и на работе выходной. Мне нужно было купить продукты. Убрать дом. И оплатить счета.

А потом дома появится сын, и все будет крутиться вокруг него.

Я пыталась отвлечься от Мерри, думая о том, что сначала нужно выпить коктейль от похмелья. Потом, в зависимости от времени, — продуктовый магазин, но только если еще достаточно рано, и я могла избежать толпы.

Люди раздражали меня. Они были грубыми. И чем больше была толпа, тем грубее становились люди. Они совершенно не понимали, что мы все вместе участвуем в этой игре под названием «Жизнь» и все мы играем в одной команде, работая над единой целью.

Каждому из нас было чем заняться, и все мы хотели выполнять свои дела без лишних хлопот и в итоге возвращаться домой целыми и невредимыми.

В какой-то момент у людей появилась идея, что приоритетом являются их собственные дела, а все остальные могут идти куда подальше. Поэтому они ездили как сумасшедшие. Были нетерпеливы в очередях. Хамили продавцам, когда те никак не могли запомнить цены на каждый товар во всем магазине «Уолмарт», чтобы не доставлять неудобства какому-то придурку, который звонит и просит уточнить стоимость. Люди вели себя так, будто ждать целых пять минут, которые потребуются для проверки цен, было сродни пытке. И столько же людей ехало на оранжевый свет, который был лишь намеком на желтый, вместо того, чтобы подождать целых пять минут, пока вновь загорится зеленый.

Все торопились. Каждый был сам за себя. Всем было наплевать на других. Давным-давно доброта, вежливость и цивилизованность ушли в прошлое.

Так что, да.

Люди меня раздражали.

Именно над этим я раздумывала, когда снова почувствовала, что кровать зашевелилась, и это шевеление меня чертовски напугало.

Поэтому я открыла глаза и испугалась еще больше.

Мерри не пытался незаметно выскользнуть из моей комнаты.

Вместо этого он был одет и сидел на краю кровати. Его темные волосы пребывали в беспорядке, несколько прядей упали на лоб, сонные, великолепные голубые глаза устремлены прямо на меня.

Он протянул руку в мою сторону, и я напряглась, когда он провел пальцами по волосам на моей шее, а затем стал их накручивать на палец.

Боже, ни один мужчина не прикасался ко мне так. Ни один. Никто за тридцать четыре года.

— Эй, — прошептал он.

Что происходит?

— Привет, — прошептала я в ответ, не зная, как поступить в этой беспрецедентной ситуации.

— Не хотел тебя будить. — Он говорил все так же тихо. — Но и просто исчезать тоже посчитал неправильным.

При этих словах я почувствовал, что со мной происходит нечто странное. Будто наступило начало разрядки. Освобождение, которое было одновременно и болью, и облегчением, которое наступает, когда вытаскивают занозу. Или когда заноза сама пробивается наружу.

— Я дежурю на выходных, — продолжал он. — Надо добраться до дома, принять душ, переодеться и ехать в управление.

В этот момент со мной произошло нечто странное.

Я почувствовала, что заплачу.

Тут же вспомнились два последних раза, когда я проливала слезы.

Один раз я сидела в кофейне у Мими и слушала, как Алек Колтон успокаивает меня после того, как мне был нанесен, как тогда казалось, смертельный удар. Не в прямом смысле, но, безусловно, в переносном.

Второй раз произошел, когда я узнала о смерти Денниса Лоу.

Первые были слезами горечи, печали, поражения и стыда. Последние стали слезами счастья.

Учитывая, что говорил Мерри, я поняла, что должна собраться с мыслями и ответить. Поэтому проговорила:

— Хорошо.

— Я занят все выходные, но мы поговорим позже, — объявил он.

Не отрывая головы от подушки, я посмотрела ему в лицо.

Я пыталась прочесть хоть самую малость, хоть что-то, указывающее на его мысли.

Он просто выглядел сонным и каким-то милым. И это шокировало.

Гаррет Меррик был настоящим мужчиной, но не милым.

Он был полицейским. Он был хорошо сложен, мускулист, но поджар. Его крепкая, жилистая фигура, знакомая мне по работе официанткой, затем стриптизершей и, наконец, бармена, скрывала мощь, заключенную в его теле. Он не был громадиной, и поэтому можно было подумать, что с ним можно шутить, но это было совершенно не так. Я понимала это, глядя на него. Но за время моей работы в баре «Джей и Джей» он разнял три драки в баре, так что я видела воочию его силу.

Его красота была каким-то образом мягкой, но ей не удавалось скрыть того факта, что в глубине, за ее поверхностью сам он был далеко не мягок. А наоборот — суров.

Его чувство юмора тоже было жестким.

А личное восприятие добра и зла было острым, как бритва (хотя, возможно, и немного безумным). В мире Гаррета Меррика практически не было серых оттенков. Было черное и белое.

У него была особая репутация в этом городе, а я была барменом, поэтому была в курсе. Он был не просто полицейским. Он сам был порядком и справедливостью. И какая-то его часть была вынуждена решать, каким должен быть этот порядок и как должно вершиться правосудие.

У него была внешность старого доброго парня. Но под ней скрывалось нечто совсем иное.

Я понимала это. И знала его историю. После того, что случилось с его семьей, было несколько путей, по которому могла пойти его жизнь, и ни один из них не был хорошим.