Луна

Стефа решила, что нужно гнать от себя все дурные мысли и думать лишь о предстоящей встрече со своим женихом. Она едет навстречу своей судьбе, ничто и никто не в силах ей помешать. Жаль, правда, что глаза у него не черные, а голубые. Стефа поняла, что все эти гадания просто ересь и полная чушь. Няня вовсе не увидела, каков будет ее жених. Она говорила, что у него черные глаза и, мало того, что он даже не польский шляхтич. Но как оказалось, это совершеннейший вздор.

Улыбнувшись своему прекрасному отражению в зеркале, она чуть приподняла подол своего платья и решительно направилась вниз, в холл. Родители уже давно ждали ее, чтобы отвести в карету. Негоже опаздывать на встречу с будущем мужем.

***

Черные глаза. Черные глаза, полные огня, полные страсти, дикой страсти. Бешеной, необузданной страсти. Они смотрели прямо на нее. Это не были глаза ее жениха, то были глаза ее злейшего врага. Страшные предчувствия не обманули Стефу, тревожные слухи не оказались беспочвенными, а предсказания няни при свете луны… оказались правдивыми?

— О матка боска… — в ужасе перекрестившись, она лихорадочно поднесла ладонь к груди, ей казалось, что она задыхается, будто бы огромная змея кольцом сдавила ее тонкую нежную шею, да и туго затянутый корсет мешал вдохнуть глоток спасительного воздуха.

И эти глаза. Эти черные горящие глаза гипнотизировали ее, сводили с ума, не давая сосредоточиться. В глазах темнело, Стефа поняла, что еще немного и она потеряет сознание, даже не успев проститься с убитыми матушкой и отцом. Да, эти нелюди убили их. Слухи о нападениях на польских дворян оказались верны и ничуть не преувеличены. Запорожские казаки напали на их карету. Они застрелили отца, затем выскочившую из кареты мать.

Стефа оставалась в карете, она будто окаменела и не способна была даже пошевелиться. Весь происходящий ужас казался ей дурным сном, просто жутким, бесконечным кошмаром. Но она должна проснутся, обязательно должна. Проснуться или… умереть. Погибнуть, как и отец с матушкой.

Лишенная возможности дышать, Стефа чувствовала, как оседает на пол кареты, она желала лишь одного — побыстрее присоединиться к родителям, исчезнуть, раствориться, умереть. Все еще пребывая в полусознании, она услышала, как трещит ткань ее платья, кто-то разрывал его сзади, расслаблял шнуровку корсета. Она поняла, что сейчас случится нечто страшное, то, страшнее чего для женщины нет на свете.

— Нет... Пожалуйста, не надо… — из последних сил произнесла Стефа.

Но, внезапно ощутила, что дышать стало легко, что она более не задыхается, в глазах просветлело.

— Чего не надо? Зачем эту дрянь носите? Зараз полегчает, дивчина, — услышала она успокаивающий мужской голос, повернулась и увидела все те же черные глаза, насмешливо глядящие на нее.

— Убейте меня… — прошептала она, увидев нож в руках смотрящего на нее черноглазого казака.

— Не бойся, — видимо, поняв, что Стефа обратила внимание на нож, он спрятал его за голенище сапога. — Я этим твою дрянь разрезал.

— И меня им убейте, коль вы моих родителей убили, — устало прикрыла глаза Стефа.

Казалось, ей было уже все равно, что с ней произойдет.

— Я не убивал, — нахмурился казак. — А сколько наших казаков ваши ляхи порубали?! Я тебя не убью, не за тем я тебе жизнь спас. Твоя жизнь теперь моя. Как же убить такую гарну дивчину?

— Хотите выкуп? Денег? — Стефа пыталась поправить разъезжающееся с разорванным корсетом платье.

Она могла бы заплатить за себя выкуп, но никакого желания жить у нее больше не было. Зачем ей жить, если матушки с отцом больше нет? Они были ее миром, она обожала родителей. И даже перспектива выйти замуж за сына князя Вишневецкого ее уже нисколько не прельщала. Пропади они все пропадом, все эти женихи, ведь ежели не было бы надобности ехать с ним знакомиться, то матушка с отцом были бы сейчас живы!

— Денег? — в глазах казака мелькнуло искреннее удивление. — На что мне твои деньги, панна? Я и сам не беден. У меня и угодья, и скотина есть. Не будешь нуждаться. Зараз сама все побачишь.

— Что я побачю? — горько усмехнулась Стефа. — Я предлагаю Вам деньги. Золото.

— Золото? — приподнял черную бровь казак, — Да неужто казак за золото дивчину отдаст, которая его причаровала? Это ваши ляхи до золота охочи.

— Делайте, что хотите… — Стефа поняла, что спорить с ним не имеет никакого смысла, с этими людьми невозможно ни о чем договориться.

Ей и впрямь было уже неважно, что с ней станет. После перенесенного кошмара хотелось просто навсегда закрыть глаза, свинцовым грузом навалилась дикая усталость.

«Да неужто казак за золото дивчину отдаст, которая его причаровала?» — как ни стыдно было Стефе самой себе в этом признаться, но слова казака невольно нашли отклик в ее душе. А этот Стефан взял бы ее без приданого? Отец ведь давал за ней немалое приданое. Отныне ей, кажется, не суждено увидеть его уже никогда. Как это ни странно, но ей казалось, что именно он даже более виновен в гибели родителей, нежели обезумевшие казаки. Если бы только не нужно было к нему ехать, очаровывать его, производить впечатление! Матушка оказалась права: впечатление ей произвести удалось, да вот только не на сына князя.

***

— Как эта твоя дрянь называется? От которой чуть не померла?

— Эта дрянь называется корсет. И чуть не умерла я не из-за него, а из-за вашей дикости. — Стефа задумчиво разглядывала причудливые цветные узоры на занавесках хаты Матвея Гвинтовки — того самого черноглазого казака, который вытащил ее из кареты и привез к себе на хутор.

— А вы-то ляхи небось не дикие, благородные все? — сузил черные глаза Матвей.

— Наверное мы… — замялась Стефа, не зная, что на это ответить и не находя ответа в своей душе. — Я не знаю. Пожалуйста, уходи. Оставь меня, Матвей. Я хочу помолиться за упокой души матушки и отца.

— Скоро молиться будешь по нашему, по православному, — усмехнулся он. — Перед свадьбой крещу тебя в нашу веру.

— А ты спросил меня, согласна ли я? — возмущенно ответила Стефа. — Не приму православие и замуж за тебя не пойду.

— Пойдешь, куда ж ты денешься, золото мое? — подойдя к ней, Матвей приник губами к ее руке, целовал длинные пальцы. — Руки княгини. Эти руки еще накроют стол для казака.

— Не надо… — Стефа нехотя отняла руку и прижала ее к груди.

Она не могла не признаться себе в том, что его поцелуи были ей приятны, что она желала их. Поцелуи врага. Матвей был высоким и статным, его темные глаза затягивали, словно омуты, в них хотелось утонуть, к его обветренным губам хотелось прижаться своими. Ощутить их вкус, выпить их сладость до дна.

Матвей не был груб, он не настаивал на близости до свадьбы. Но очень скоро Стефа поняла, что ежели он пожелает, то у нее не достанет сил противиться его воле, просто потому что она этого так же желала. И замуж она пойдет, и позволит перекрестить себя в православие. В душе она никогда не откажется от своей веры, но противиться действиям Матвея просто не сможет. У нее не будет иного выхода.

— Дывись, какая полная луна, — приобняв ее за плечи, Матвей указал пальцем на полную, яркую луну, упрямо светящую в окно хаты.

Но на сей раз свет луны не казался холодным. Так уже было когда-то. Такая же луна. Такой же теплый летний вечер. Так было несколько лет назад, когда они гадали с няней на свечном воске. Няня нагадала Стефе черноглазого жениха, не шляхтича и не француза, и оказалась права.

Выходит, ее зря учили французскому. Ничего, она научит ему своих детей, быть может, им он в жизни когда-нибудь пригодится. При мысли о детях Стефа слабо улыбнулась, казаками они будут или поляками? Скорее казаками, по отцу. У казаков всегда и во всем главным был именно мужчина. Они не давали женщинам даже иллюзии небольшой власти над мужчинами, как это бывало среди высокородных шляхтичей.