Ловкач

Глава 1

Улицы Петербурга — не место для прогулок после полуночи. Так думал тот, в чьем теле я оказался, а теперь так думал и я.

Особенно если за тобой гонятся двое, чья походка напоминает работу часового механизма, а дыхание отдает сожженной серой и отчего-то болью в ушах.

Не знаю, кто они — люди ли, машины, духи из детских кошмаров или что-то ещё хуже…

Я на секунду взглянул в ночное небо, где плыл дирижабль с золотым крестом, и пропеллеры его оставляли за собой чёрный след — словно из мельчайшей сажи.

Только это была, конечно, никакая не сажа.

Не знаю, что это за мир, в котором я оказался.

Но знаю точно: останавливаться нельзя.

Я перемахнул через чугунную решётку — неловко, да. Инстинкты мои пока ещё не перестроились на новое тело. Вот и сейчас — потерял равновесие, чуть не соскользнул обратно на камень, мокрый и скользкий, как лёд, хоть на календаре и июнь.

Газовые фонари потрескивали с таким выражением обиды, будто им задержали жалованье. Один из них — как по заказу — мигнул и потух, открыв мне полосу тени. Я юркнул в неё без лишних колебаний, как будто знал заранее, что там — дверь, приоткрытая ровно настолько, чтобы мог проскользнуть человек моего роста и комплекции.

То, что там есть дверь знал не я. Вернее, не совсем я. Это он — тот, в ком я сейчас бегу. Его ноги, его лёгкие, его память, его страх. У меня осталась разве что память, ирония и смутное ощущение, что я тут временно. Как квартирант, который вселился ночью, ключ получил от привратника в чёрном сюртуке, а домовый распорядок до утра так и не объяснили.

Да, и мне всё равно приходится поддерживать реципиента, делясь тем немногим, что оставалось со мной.

Он хромал — сломал ногу; в правом локте порвана связка, надо снимать боль и вообще сделать, чтобы я хотя бы рукой мог двигать. Сейчас моих сил хватило лишь кое-как срастить кость и заживить связку. Это у меня получилось, но, проклятие, как же больно!.. Словно иголкой в больной зуб. Я помню, кто я такой. Я из тех, кто отдаёт приказы, а если исполняет — то свои собственные. У меня за плечами спасённые и уничтоженные миры. Я привык работать с высокими энергиями, моё слово повелевало косной материей, а не наоборот.

Я помнил последнюю операцию, мой шедевр. Катившиеся от полюсов орды мы разобрали на мелкие запчасти. Лапы к лапам, когти к когтям, хвосты, крылья — всё по местам.

Дело было сделано, я должен был возвращаться. Возвращаться, сбросив то тело, в котором работал — финальный аккорд, последняя жертва. Очень эффектно и эффективно.

Но тут что-то пошло не так.

Ботинок громко стукнул о люк звонко, точно выстрел. Переулок узкий, и звук отдался сразу в обе стороны, словно кинули камень в колодец.

Я затаился за ящиками, рядом с мусорной бочкой; из бочки тянуло тухлой капустой и прочими прелестями переполненной помойки.

Ветер донёс шаги — тяжёлые, размеренные, без суеты. Охотники точно знали, что добыча никуда не денется. У них нет нужды бежать. Медленно сокращая дистанцию, шагают так тяжело, что под ними должен крошиться гранит.

Один из них произнёс:

— Он рядом. Чуешь?

— Чую, да. Чую кровь плюс остаточное касание печати. — Голос был сухой, как пергамент, и при этом чужой, как не из человеческой гортани.

Я сглотнул и попятился, стараясь не шуметь. Я прежний разобрался б с этой парочкой за один удар сердца. А теперь брать придётся хитростью. Неизвестно, насколько я здесь застрял; и неведомо, вернутся ли прежние возможности.

Во внутреннем кармане пальто что-то звякнуло — не помню, что именно там лежит. Наверное, Ловкач знает. В конце концов, это его пальто. Его ловушки. Его уловки. Ничего, было ваше — стало наше.

Я сорвался с места, нырнул в проход между домами, где, как показалось бы кому иному, не было ничего, кроме кирпичной стены. Но проход там имелся. Узкий, словно крысиная нора, скользкий, залитый холодным светом от фонаря, дрожащего на длинной латунной цепочке. Какой болван его тут подвесил?!..

Проход оказался не просто узким — он сжимался. Кирпичная кладка будто наваливалась на меня с боков; это может меня задержать, если застряну, как пробка в бутылке.

Но тело Ловкача — гибкое, жилистое, оно знает, как сворачиваться, как сжиматься в невозможные позы, будто тренировалось не на улицах, а в каком-то воровском цирке. Хотя, кто знает, может и там; и потому я просто позволил ему двигаться, как умело оно, не вмешиваясь, точно пассажир в машине без руля.

Выскочил в двор-колодец. Высокие кирпичные стены, штукатурка кое-где отлетела, тусклые окна. Грязный снег в углах даже в июне — словно здесь он не тает, как у меня дома, а умирает медленно, превращаясь в нечто чёрное, непонятное.

Где-то капает вода. Кошка перебегает двор, но не мяукает, а как будто шипит — не на меня, а в пустоту, за моей спиной.

Я не оборачиваюсь. Никогда не оборачивайся, если не хочешь узнать, что именно у тебя за плечом, когда лучше довольствоваться верой — громила, шпик, полицейский… Кто-то нормальный.

На стене — пожарная лестница. Верхние прутья проржавели, но пальцы Ловкача цепляются сами. Вверх, два пролёта, глухой балкон. Отсюда видно половину колодца. И видно, как они входят.

Медленно, неспешно. Один — в длинном пальто с высоким воротом, лицо как у куклы: гладкое, без волос, с глазами, в которых ничего не отражается; этого я, само собой, видеть не могу, но чувствую. Второй — похож на монаха, но на спине у него — что-то вроде футляра или ранца. Оттуда торчат трубки, сверкающие тусклым алым светом, точно уголья.

Они принюхиваются.

Как собаки. Как псы. Только что не вываливают языки.

Я пригнулся, затаился в тени, сердце бухает словно паровой молот. Вдох. Выдох. Слабак ты, Ловкач, хоть и ловок. Боишься. Ишь, что в голове-то у тебя колотится, мол, «тихо, тихо сиди, может, ещё пронесёт» — отбрасываю эти мысли реципиента. Хватит убегать, пора действовать.

Руками ощупываю край перил, вытаскиваю тонкую проволоку с двумя крючками. Тело противится, но либо оно начнёт мне доверять, либо никак.

Позволяю ему перекинуть проволоку над карнизом — что-то щёлкает, точно взводится ловушка. Где-то внизу — над дверью, из которой те двое вышли — раздаётся треск, вспышка, хлопок. В фонаре взрывается газ — чёрт его, реципиента, знает, как он это учудил, заряд туда заложил заранее, что ли?..

Возможно, это один из его заготовленных путей отхода? Фокус не из сложных, но для местных сойдёт.

По хорошему надо атаковать, сейчас! Но рано, у меня может не хватить сил.

Я бегу, не дожидаясь результатов подрыва. Балкон, лестница, крыша. Мокрое кровельное железо — тут скользко, я скатываюсь, едва удерживаюсь на выступе. Прыжок; подо мною двор. Удар, стук, боль в пятках. Звук выстрела — не в меня, просто предупреждение: «Мы рядом, не балуй!»

Крыша внизу казалась ниже, чем была на деле. Прыжок получился чуть короче, чем хотелось, — я влетел боком в медный желоб, ударился, скатился и только чудом не улетел в пропасть между домами. Зацепился пальцами за ржавый штырь низкого ограждения — и, клянусь, он тихо пискнул, как недовольная крыса. Подтянулся, взобрался и встал.

Однако они оказались уже рядом.

Первый из них, безволосый, с кукольным лицом и глазами, как у засохшей рыбы — и точно, ничего в них не отражается. Появился из-за трубы, сразу весь, будто вынырнул из дыма. Не прибежал, нет; он словно был тут всегда.

— Привет, — сказал я. Голос звучал чужим.

Преследователь промолчал. Он просто шагнул вперёд — слишком быстро. Слишком резко.

Я ударил первым.