Страница 1 из 13
Глава 1. Сломанная кукла
Первым был не свет, а боль. Тупая, ноющая, чужая. Она гнездилась где-то глубоко в костях, в каждой клеточке тела, которое я, к ужасу, не узнавала.
Я открыла глаза. Воздух был плотным и неподвижным. Я попыталась пошевелить рукой, но пальцы, медленно сжавшиеся в кулак на вышитой золотом простыне, были не моими. Тонкие, аристократически-бледные, с идеальными миндалевидными ногтями — такие руки я описывала в своих романах, но никогда не имела. Мои были руками писательницы: с короткими ногтями, чтобы стучать по клавиатуре, и часто перепачканные пастой.
Паника нахлынула раскаленной лавой, обжигающей вены. Я попыталась закричать, но из горла вырвался лишь жалкий беззвучный хрип. Попыталась сесть, рвануться из этой чужой плоти, но мышцы, слабые и непослушные, не подчинились. Я была заперта. Не в комнате. Внутри тела, которое почему-то еще дышало.
Мое последнее воспоминание: гудок автомобиля, ослепляющий свет фар, резкий удар… А потом — ничего. Пустота. И лишь изредка, как осколки разбитого зеркала, в сознании вспыхивали чужие образы: заплаканное лицо незнакомой женщины, вкус горького лекарства, тихий шепот в темноте… Чьи это были слезы? Чей шепот?
Когда первая волна ужаса отступила, оставив после себя ледяную дрожь, проснулся мой инстинкт. Я — наблюдательница. Писательница. Я должна понять.
Комната вокруг была такой же чужой, как и тело. Высокий потолок терялся во мраке, но я могла различить витиеватую лепнину — гирлянды из гипсовых роз, покрытые тонким слоем пыли. Роскошь здесь была старой, заброшенной. Тяжелые бархатные портьеры цвета запекшейся крови наглухо закрывали окна, не пропуская ни лучика света. А воздух… Воздух был самым страшным. Он пах воском, пылью и чем-то сладковато-травяным, как увядающий букет, забытый в комнате больного. Запах медленного распада.
Мой взгляд зацепился за туалетный столик из темного дерева, на котором лежала тяжелая серебряная щетка. И тут же в голове пронеслось, как удар хлыста, чужое воспоминание: тонкая рука — не моя! — расчесывает этими серебряными зубцами длинные, до пояса, светлые волосы перед зеркалом. Я почти почувствовала, как щетка тянет пряди у корней… и видение пропало, оставив тошноту. Я зажмурилась, пытаясь справиться с головной болью, и тут же услышала чужие шаги. Зрение с трудом сфокусировалось на вошедшей женщине — лет сорока, грузной, с измученным лицом. Она опустила на столик поднос с таким стуком, что я невольно поморщилась.
— Пора принять лекарство, — сказала женщина, выжидающе не меня глядя. Я видела ее впервые, но она явно меня знала. Нет, не меня, — ту, чье тело я заняла. Что же делать? Притворяться той, кем я не являюсь, или сказать правду и прослыть сумасшедшей? И то, и то казалось плохим вариантом.
— Что происходит? — спросила я сухим надтреснутым шепотом. Я надеялась, что женщина сама решит, как истолковать мои слова, и выдаст хоть крупинку информации, за которую я смогу зацепиться.
Но я ее разозлила.
— Вы опять не хотите пить лекарство? — спросила она, упирая руки в бока. Мое тело, такое слабое и хрупкое, невольно вжалось в простыни. Кажется, оно действовало по привычке, лучше всяких слов демонстрируя мне чувства прежней хозяйки. Кем была ей эта женщина, неужели матерью? Но почему тогда эта девчонка так ее боялась?
— Госпожа, не капризничайте, — чуть смягчилась женщина, видя, как я беспомощно прижимаю к груди одеяло. — Вам надо выздоравливать.
— Что со мной? — осторожно спросила я и снова ощутила на себе странный взгляд.
— Вы не помните?
Я боялась, что женщина насторожиться, но внезапно она начала терпеливо объяснять:
— Должно быть, ночью у вас опять был жар, госпожа. В последнее время вам становится все хуже, поэтому отец беспокоится. Нужно принять лекарство.
С трудом приподнявшись на локтях, я села и откинулась на подушки.
— А вы моя... — начала я, когда женщина подала мне отвар, пахнущий приторно-горько, почти тошнотворно.
— Агнесса, ваша служанка, — напомнила она, низко опуская голову. — Пейте, пожалуйста.
Стоило мне сделать первый глоток, как Агнесса выскочила из комнаты, будто ей невыносимо было здесь находиться. Если у меня есть служанка, скорее всего, я переместилась в знатную особу. Интересно, чем она болела и почему была настолько слабой?
Отставив отвратительный отвар обратно на столик, я прислушалась, пытаясь поймать звуки извне. Скрип колес? Голоса? Но за окном стояла тишина. Плотная, ватная тишина, какая бывает вдали от городов.
И тут я услышала голоса за дверью. Один — скорбный и сухой, явно принадлежал Агнессе. Другой был низким, ровным, лишенным всяких эмоций, словно холодный стальной клинок.
— …лихорадка не спадает, милорд. Лекарь говорит, что это воля богов… — отрывисто произнесла служанка.
— Хватит. Моя ответственность — чтобы леди оставалась в этой комнате. Живой, — ответил мужской голос. В нем не было ни сочувствия, ни тревоги. Только ледяная констатация факта, как в отчете.
Дверь скрипнула, и кто-то вошел. Высокий — нет, это слово было слишком простым. Он был монументальным. Словно его высекли из того же серого гранита, из которого строят крепости. Широкие плечи, обтянутые темно-синим мундиром без единой лишней детали, узкие бедра, высокие сапоги. Его лицо могло бы принадлежать падшему ангелу, если бы тот провел последние лет десять, сражаясь с демонами в аду. Резко очерченные скулы, прямой нос и рот, который, казалось, разучился улыбаться. Но все это меркло по сравнению с его глазами. Серые. Цвета штормового моря, в котором вот-вот утонут корабли.
Он остановился в нескольких шагах от кровати, и его взгляд просканировал меня. Это был не взгляд мужчины на женщину. Это был взгляд стражника на вверенный ему ценный, но крайне проблемный объект.
— Леди Кэролайн, — произнес он, и его низкий голос заполнил комнату. — Рад видеть вас в сознании.
Рад. Конечно. Мой писательский сарказм — единственное, что осталось от прежней меня, — взбунтовался. Хотелось закрыться от него, сказать что-нибудь колкое, остроумное, но мой разум словно превратился в пюре из воспоминаний и чувств, мне не принадлежащих. Что я знала об этом человеке, видела ли его раньше? От попыток вспомнить голова загудела еще сильнее.
— Господин, — прошептала я, и даже этот шепот стоил мне неимоверных усилий. Горло пересохло, и я закашлялась.
— Капитан, — с непроницаемым видом поправил он.
Я сама не понимала, почему этот незнакомец рождал во мне такую бурю чувств. Его безразличие было не просто неприятным — возмутительным! Казалось, он и за человека-то меня не считал. Так, всего лишь сломанная кукла, безвольно лежащая на кровати. Конечно, его внимания я не стоила.
Я смерила мужчину взглядом. Нужно было перехватить инициативу.
— Капитан, — мой голос был хриплым, но я постаралась вложить в него металл. — Подойдите к окну и раздвиньте шторы. Здесь невозможно дышать.
Это была проверка. Приказ. На его лице не дрогнул ни один мускул, и он сам не двинулся с места.
— Лекарь предписал вам покой и полумрак, миледи. Яркий свет может усилить жар.
В его обращении не было и тени почтения. Они с прежней хозяйкой тела были явно знакомы, и потому сердце отзывалось в моей груди, словно пытаясь что-то мне сказать.
— Понятно, — выдохнула я, меняя тактику. — Тогда объясните, чем вы так провинились, что вас назначили работать моей нянькой?
На его губах промелькнула тень улыбки, такая мимолетная, будто мне лишь привиделось.
— Напротив, миледи. Ваша безопасность — это большая честь. Хорошо, что вы идете на поправку. Такими темпами я скоро вернусь к менее почетным занятиям.