Один

– И поэтому вы решили нас убить? – вспыхнул Хеймдалль. – Из-за того, что игрушка устарела и с ней больше не хочется играть?!

Да по какому праву?

– Сам ведь сказал, – правитель не сердился, не спорил, – вы – наши игрушки, которые верховные правители переросли. На всех созданных йотунами мирах нет ничего, достойного сожаления. Ты ведь сам убедился.

Значит, вы еще и следили за мной? – Хеймдалль никогда не позволял себе даже повысить голос, словно осторожно укладывая слова в светилище. Но взорванная звезда что-то прорвала в душе: Хеймдалль и сам дивился несовершенству богов и людей, но кто, если не прародители в том повинны?

– Нет, не следили, – возразил голос. – Просто знали, что, услышав первое предупреждение, ты попытаешься стать пророком и искать праведников. Хочешь, я скажу, что ты сделаешь дальше?

– Нет, – качнул Хеймдалль, дивясь горячему обручу, охватившему сердце. Ему стало до боли жаль правителей, всезнающих и беспомощных. Ведь знать все – что беспомощнее можно придумать? День за днем, век за веком – и не ждешь перемен. Пожалуй, Хеймдалль и сам бы в таком кошмаре взорвал пару-тройку вселенных.

– Опять ты, ошибся, Хеймдалль, – шепнул невидимый. – Дети разбирают лишь новые игрушки, пытаясь добраться до внутренней сути. Старые забавы попросту забывают.

– Так отчего бы правителям и не оставить миры в покое? Пусть живут, как хотят.

– Но от этих миров на многие километры разит мертвечиной: какой хозяин бросит во дворе валяться труп собаки, а не зароет?

Мы, древнейшие, уходим. Когда-то придут другие – зачем же оставлять прибывшим на подворье мусор?

– Вы решили мусор просто сжечь?

– Нет, не мы! До нас ведь тоже что-то или кто-то был. Мы – порождения черноты. Это вселенная решила навести порядок. Слышишь?

Смерч уже ближе, чем в прошлый раз.

Хеймдалль напряг слух, но, кроме обволакивающей тишины яйца, ничего не различал.

– Ах, да, – вспомнил правитель. – Ты же не знаешь.

Хеймдалль дрогнул: так предрешенно и окончательно произнесен приговор. О чем спрашивать, если правитель заранее знает ответы?

Но ас попробовал:

– Много ли вас, йотунов, которые согласны с тобой?

Правитель отмолчался. Аса кольнуло подозрение, смутно зародившееся, как видно, давно, но прорвавшееся лишь ныне: нет и не будет иных верховных правителей, кроме этого, что говорит с ним.

– Вот видишь, я прав, – вздохом прозвучал ответ.

Асу стало жаль старого, уставшего и одинокого, как вселенная, верховного правителя. Хеймдалль избрал одиночество для себя, но всегда мог отступить: за его спиной – Асгард, наполненный весельем, Миргард, упрямо сражающийся за каждую новую ступеньку наверх, ехидный и мужественный мир ванов. У верховного же правителя не было ничего.

Хеймдалль оглянулся на историю: кто сейчас помнил о прародителях-йотунах? Кто знает правду об их заботах?

Тень их невидимого правления была во всем: начиная от возникновения жизни и до черных шаров времени, которыми почти уже не пользовались, кто – утратив секрет, кто – не нуждаясь, поскольку асы, к примеру, способны вертеть временем и по своему усмотрению.

Наверно, в большинстве своем боги и люди смутно помнили осадок: унизительно, когда твое существование или не существование зависит от кого-нибудь, пусть и от великих. Каждый упрямо хотел быть первым.

Дарованную жизнь от предков приняли, как должное, – на этом и успокоились.

Ведь, как ни суди, Хеймдалль втайне тоже гордился, что он, забытый бог, стоит на страже миров. Его честолюбие подогревалось важностью миссии, но кто бы оценил его превосходство, если бы не было никого, кто мог бы посягнуть на почетный долг стража богов?

Правителям не с кем было состязаться и они просто ушли оттуда, откуда их извлекла вселенная – в небытие.

– Зачем же остался ты?

Правитель понял: да и разве он мог не понять?

– Кто-то должен разворошить угли на пепелище, чтобы пламя не перекинулось в соседние владения.

– А нас тебе не жаль?

– Было бы жаль, если бы я умел сострадать. Но, к сожалению, мы в стремлении все постигнуть умом, научились любое чувство, любую эмоцию расчленять на отдельные детали. Посмотри на прекрасную молодую девушку: право же, хороша? А теперь взгляни на обрубки рук, мятые извивами уши, глаза, лишенные глазниц, нос и губы возьми отдельно. Где в этом кровавом мессиве красота? Там, где умеющие наслаждаться видят целое, мы, йотуны, видим лишь увеличенные пороками фрагменты.

Это было выше понимания Хеймдалля. Но никто не ожидал от него, что ас сумеет проникнуть в высшее знание, которым ему обладать не дано – на то они и верховные, чтобы никто не смог проникнуть в их тайные помыслы. Но верховный дал Хеймдаллю срок, чтобы спасти хоть что-то из того, что будет разрушено и канет в бездну небытия.

– Значит? – Хеймдалль, уходя, обернулся. Невидимый усталый йотун угадал невысказанную мысль:

– Да, Ригнарёк, битва с великанами-йотунами и прочая чепуха – лишь легенда.

– Чтобы оставалась надежда, так? – понял Хеймдалль.

– Да. Любого противника, каким бы его чудовищным не придумали, его можно победить.

На миры двигалась сила, которую победить было невозможно. Невозможно было и противостоять ей. Хеймдалль кивнул:

– Да, никто не виноват.

– Никто не виноват, – простился йотун.

А космический ветер, вихрясь гигантскими омутами, гнал клубы и обломки строительного мусора, – океан мусора, оставшегося от обустройства вселенной. Страшный жар плавил металл и камень. Свет от непогасших звезд тонул в яростном свечении ветра. По вселенной волнами приливов прошлись вспышки, захватывая кругами все новые и новые пространства.

Иногда в вихрь попадалась комета, несущая пыльный обтрепанный хвост миллиарды лет – тогда вспышку видели издали.

Небесный знак! – говорили люди. Йотуны шутят, – усмехались асы. В спешных приготовлениях Асгард готовился к последней битве, предсказанной вёльвой. Хеймдалль молчал, скрывая истину. В суете асов, собиравших силы для Ригнарёка, он видел способ избавить себя от мыслей. В работе, строительстве крепостей и укреплений, в распоряжениях по вооружению дружин, в переговорах асов с ванами видел для себя способ забыться: иногда даже казалось, что идет обычная жизнь.

Но стоило поднять голову – в темноте ночи темно-синим пологом двигался конец света – ветер нарастал, приближаясь.

Ветер, состоящий из расплавленных металлов и почерневшего хвоста остывающих звезд. Он был силен, смертоносен. Пространства вселенной захлебывались от идущего от космического вихря зловония. Даже холодная пустота медленно, но неуклонно разогревалась, захваченная в водоворот завихрений.

Хеймдалль оставил сборище богов: перед грядущим забыты различия, асы и ваны вперемежку заполняли залу собраний, даже уродцы цверги зыркали из темных углов, – страж богов облокотился на перила балкона.

Синий полог теперь был куда больше, чем еще Неделю назад. Сомнений не оставалось – полог накроет все девять миров, сжигая все на своем пути.

Ветер занимал треть неба, и уже различимы первые, самые жадные щупальца, тянущиеся к мировому древу.

Старый ясень, простерший ветви земель в пространстве, дрогнул и заскрипел – жарким дыханием обдало верхние ветви кроны. Листья ясеня скорчились и почернели.

Хеймдалль, влекомый тайными мыслями об истине, кинулся прочь из Асгарда. Творилось неладное. Хотелось вбежать в залу сборищ, хватить первого встречного. Закричать:

– Глупцы! Вы погрязли в беспутстве и пороках! К чему же теперь тщетные усилия спастись?!

Но Хеймдалль преодолел ворота. Приказал небесной дороге увести его куда подальше от соблазна: то была бы правда, но никому не принесшая облегчений.

А ветер медленно, словно влекомый тусклым огоньком разума обитаемых миров, разворачивался.

Теперь огненный парус был обращен к Асгарду и прочим мирам боком. Ярко золотое полотнище пламени трепетало, заполнив половину неба.

– Смотрите! – в восторге кричали и плакали видевшие. Золотой парус ветра на фоне черного неба – зрелище было красивым. Но чуть ли не впервые красота несла смерть.