Страница 4 из 31
Таблица 1. Структура занятости в основных отраслях экономки России в сравнении с Францией и Германией, %
Источник: Maddison А. Monitoring the World Economy 1820–1992. OECD, 1995. P. 39.
Таблица 2. Отставание России по уровню среднедушевого ВВП от Германии и Франции[6], %
Источники: Данные о среднедушевом ВВП за 1870–1950 годы см.: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. Development Center Studies. OECD, 1995. Данные о душевом ВВП за 2001 год см.: World Development Report 2003. The World Bank. Данные приведены к долларам Geary-Khamis 1990 года.
Причиной такой ситуации являлась некомплексность модернизационных усилий российского государства. Власти всегда сосредоточивались на отдельных аспектах модернизационной задачи, игнорируя остальные или даже принося их в жертву. Можно даже выделить некоторую закономерность, прослеживаемую в трехсотлетней истории российской модернизации. В первую очередь страна ставила и решала задачи модернизации в военной сфере и в отраслях, с ней сопряженных (будь то металлургия в XVIII веке, железнодорожный транспорт в конце XIX–XX веках или космические исследования во второй половине XX века). На втором месте стояла экономическая модернизация, которая, естественно, должна была создать базу для решения военных задач. Меньше уделялось внимания культурной модернизации, которой начинали всерьез заниматься тогда, когда общее отставание оказывалось критически опасным. И, наконец, в наибольшей мере игнорировалась модернизация политических институтов, которые, напротив, пытались консервировать на максимально продолжительные периоды времени. Только тяжелейшие системные кризисы (в середине XIX века, в начале и в конце XX) приводили к политическим реформам, причем в двух из трех случаев политические трансформации имели форму полномасштабной революции, то есть через полный слом государства с присущими революции колоссальными издержками.
Таким образом, опыт российской модернизации позволяет сделать важный вывод: устойчивые и долгосрочные результаты могут быть достигнуты только при осуществлении комплексной модернизации данного общества, включая его технологическую базу и институты. Модернизация не может решить вопрос сокращения разрыва, если она протекает в одних секторах при игнорировании или за счет других. Иными словами, логика «поэтапной модернизации» – сперва экономика и армия, потом, может быть, политика и социальные отношения – не дает устойчивого результата.
2. Модернизация как индустриализация: единство трансформационного процесса
Временные рамки исследуемого нами периода охватывают примерно столетие российской истории – с середины XIX до середины XX века. Это было бурное время, когда в России происходила смена политического режима. Самодержавие шло по пути модернизации, частью которой была постепенная демократизация. Далее этот процесс был оборван политическими потрясениями (войнами и революциями), за которыми вновь возобладал курс на модернизацию.
Это были очень разные этапы российской экономической политики. Времена Александра II не очень сильно напоминают времена Николая II, а императорская Россия далека от военного коммунизма или сталинских пятилеток. И тем не менее существует некоторая единая сквозная линия, объединяющая названные этапы воедино: это был период индустриализации, хотя и осуществлявшейся по-разному, в разных политических условиях и при разных внешних обстоятельствах. Однако идеология ускоренной индустриализации, модернизации, опирающейся на принципы этатизма и дирижизма, оставалась доминирующей на протяжении всех этих десятилетий.
Иными словами, в центре внимания экономических дискуссий и практической политики находился тогда комплекс проблем, связанных с перспективами централизации и огосударствления технико-экономических, а затем и социально-экономических процессов, казавшееся неминуемым разрушение механизма рыночной конкуренции и следующее за этим утверждение плановых, регулирующих начал в хозяйственной жизни. Конечно, разные экономисты и политики по-разному оценивали названные тенденции, давали им неодинаковое толкование, но факт остается фактом – в своей научно-исследовательской, хозяйственной или политической деятельности никому не удавалось остаться в стороне от связанной с осуществлением этой тенденции общественной борьбы в тех или иных формах. Причем сказанное справедливо не только по отношению к нашей стране, но и ко всему цивилизованному миру.
Конец XIX столетия – время резкого возрастания экономической роли государства, проявившейся как в усилении протекционистских тенденций во внешнеэкономической политики, так и в активизации вмешательства власти в инвестиционные процессы (непосредственно через бюджет или через систему государственных банков). В это время идея регулируемого, сознательно организуемого народного хозяйства становится все более популярной в экономических и политических кругах. Все более широкое распространение начинало получать представление о том, что мощные и быстро растущие производительные силы в совокупности с прогрессом научных знаний дают людям практически безграничные возможности досконального познания потребностей каждого отдельного человека, на основе чего можно выработать единый план действий, план производства. План, экономящий общественные силы и время, которые неоправданно транжирятся из-за рыночных неувязок и бессмысленной конкурентной борьбы.
Идею регулируемого, сознательно организуемого хозяйства без преувеличения стала центральной, определяющей основные направления в развитии экономической мысли практически всех индустриальных стран. Тогда многим казалось, что мощные производительные силы в совокупности с быстрым прогрессом научных знаний дадут людям практически безграничные возможности досконального познания потребностей и действий как отдельных индивидов, так и всего общества. А на этой основе будет выработана четкая программа, экономящая силы и время, которые неоправданно транжирятся из-за рыночных неувязок и конкуренции.
Тезис о жизненной важности планирования и прямого государственного регулирования стал символом веры среди значительной части политиков, бизнесменов и интеллектуалов. Рассуждать иначе казалось несовременным, почти неприличным. Централизованное регулирование приобретало характер чуть ли не религиозного догмата – того краеугольного камня, на котором должно было быть воздвигнуто здание экономической политики, освобожденной от оков «железных законов» рынка. Собственно, признание этого тезиса лежало в основе быстрого роста популярности марксистского вероучения в его вульгаризованной для массового потребления интерпретации.
У идеи планирования появились свои романтики и певцы, причем далеко не только на левом фланге политического спектра. О них еще пойдет речь в нашей книге. Однако сейчас было бы уместно привести высказывание лишь одного деятеля, которого менее всего можно заподозрить в склонности к социализму. «Нынешняя система не дает высшей меры производительности, ибо способствует расточительству во всех его видах; у множества людей она отнимает продукт их труда. Она лишена плана. Все зависит от степени планомерности и целесообразности», – писал в начале XX века Г. Форд[7].
А смотревший на те же процессы с другой стороны Ф.Хайек грустно подводил итоги идейно-теоретическим исканиям как раз того почти столетнего периода, о котором мы будем говорить в этой книге: «В соответствии с доминирующими сегодня представлениями вопрос о том, как лучше использовать потенциал спонтанных сил, заключенных в свободном обществе, вообще снимается с повестки дня. Мы фактически отказываемся опираться на эти силы, результаты деятельности которых непредсказуемы, и стремимся заменить анонимный, безличный механизм рынка коллективным и “сознательным” руководством, направляющим движение всех социальных сил к заранее заданным целям»[8].
6
Среднедушевой ВВП: до 1913 года включительно – Российская империя в границах СССР, 1870 год – 1023 доллара, 1913 год – 1488 долл.; для 1950 года – СССР, 2834 долл.; для 2001 года— Российская Федерация, 3650 долл.
7
Форд Г. Моя жизнь, мои достижения. М., 1989. С. 13.
8
Хайек Ф. А. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. С. 46–47.