Подлодка [Лодка]

От дизельных газов голова тяжелая, как будто внутри нее налит свинец. Вдобавок, целых полчаса оглушающая музыка из радиоточки действовала мне на нервы.

Внизу под собой я вижу две сгорбленные спины и никакого места, куда я мог бы опереть болтающуюся ногу. Если бы мне надо было сейчас выбираться из койки, мне пришлось бы наступить на стол прямо посреди остатков еды и крошек белого хлеба, превратившихся в лужицах кофе в месиво. Вся столешница превратилась в болото. При виде бледно-желтой яичницы у меня подкатывает к горлу ком.

Из машинного отделения несет смазочным маслом.

— Черт тебя подери, захлопни люк!

Инрих, радист, в отчаянии смотрит вверх. Когда он заметил меня, то уставился, как на привидение, глазами, еще наполовину слипшимися после сна.

— Нацеди-ка нам еще кофе из этого кофейника-насоса, — говорит помощник электромоториста по прозвищу Пилигрим.

Понятно, мне надо было проснуться пораньше. Я не могу раздавить их завтрак, поэтому мне остается только откинуться назад на койку и слушать их разговор.

— Ну давай, двигай побыстрее своей толстой задницей!

— Эта яичница больше смахивает на детскую неожиданность. Ненавижу этот запах порошковой пищи!

— А ты предлагаешь держать кур на посту управления?

Мысль о цыплятах — белых леггорнах — рассевшихся на посту управления на рычагах дифферентных клапанов, как на насесте, развеселила меня. Я живо представил себе зелено-белый помет, размазанный по плитам пола вперемежку с их пухом и перьями. Я почти услышал их глупое квохтание. В детстве я терпеть не мог прикасаться к цыплятам. Я их не выношу и сейчас. Запах вареных цыплячьих перьев — бледная желтоватая кожица — жирная цыплячья гузка…

Громкоговорители орут по всей лодке:

Я Лилли, твоя Лилли из Наянки.

Это в Камеруне, на речке Танка…

Громкость можно уменьшить, но радио нельзя полностью выключить потому, что оно используется также для передачи команд. Так что нам приходится мириться с прихотями радиста или его помощника, которые в своей радиорубке выбирают записи. Похоже, на этот раз помощнику приглянулась «Лилли». Он ставит ее уже второй раз этим утро.

Я вздрагиваю от осознания того, что сейчас в действительности лишь что-то между четырех и пяти часов утра. Но чтобы избежать путаницы в радиопереговорах, мы действуем по немецкому летнему времени. Кроме того, мы не настолько продвинулись к западу от нулевого меридиана, чтобы разница между солнечным временем и временем на наших часах увеличилась больше, чем еще на час. На самом деле, не имеет никакого значения, когда мы установим начало суток. Электрический свет горит постоянно, а вахтенные меняются с интервалами, никоим образом не зависящими от времени суток.

Мне пора вылезать из укрытия. Промолвив «Извините!», я протискиваю одну ногу между двух человек, притулившихся на нижней койке.

— Все хорошее приходит сверху! — слышу я голос Пилигрима.

Занятый поисками своих ботинок, которые я считал надежно спрятанными за двумя трубами, я поддерживаю утреннюю беседу с помощником по посту управления, который сидит на складном стуле рядом со мной.

— Ну, как дела?

— Comme ci, comme ca [18], господин лейтенант!

— Барометр?

— Поднимается.

Я задумчиво выскребаю пух из одеяла, застрявший в моей щетине. Расческа, которой я провел по голове, моментально стала черной — мои волосы не хуже фильтра впитывают в себя частицы паров масла.

Я выуживаю полотенце и мыло из своего шкафчика. Я хотел бы умыться в носовой уборной, но, быстро бросив взгляд через круглый люк, я понимаю, что это невозможно в данный момент: там горит красная лампочка. Так что я просто протер глаза и пока положил полотенце и мыло в карман брюк.

Сигнальную лампочку установил шеф. Она зажигается, как только защелка внутри поворачивается в положение «Занято». Одно из тех полезных изобретений, которые сберегают нервы и время, так как больше нет нужды пробираться через узкий проход из одного конца лодки в другой навстречу неизвестности с большой долей вероятности, что придется уткнуться в запертую дверь.

Покидая каюту, я слышу, как Пилигрим негромко напевает: «Утреннее дерьмо рано или поздно придет, хоть человек порой до ночи ждет», и немедленно мой желудок напоминает о себе. Я начинаю внушать себе: «У меня не бурчит в животе. В моем желудке все спокойно. В моем животе тишина и покой!»

После утреннего визита в машинное отделение возвращается шеф. Его руки испачканы маслом. Первого вахтенного офицера нигде не видно. Впрочем, как и второго инженера. Командир, скорее всего, умывается. Второй вахтенный все еще на дежурстве.

Кока разбудили в 6.00. Помимо бледной яичницы на стол подаются хлеб, масло и черный кофе, обычно называемый «пот ниггера». Мой желудок выражает свой решительный протест против предложенной ему смеси. Спазмы и волнение внутри усиливаются. Я бросаю нетерпеливый взгляд: не освободился ли, наконец, туалет?

— Вам не нравится завтрак? — спрашивает шеф.

— Не знаю. Не могу сказать, что это шедевр гастрономического искусства.

— Попробуйте перед едой почистить зубы. Может, тогда она покажется более вкусной, — советует шеф с набитым ртом.

Из своей каморки выходит командир. Его щеки забрызганы зубной пастой, борода потемнела от воды. Он приветствует нас: «Доброе утро вам, неумытые герои морских просторов», забивается в угол и устремляет взор в пространство.

Никто не решается произнести ни слова.

Наконец он спрашивает, какое кодовое слово на сегодня.

— Procul negotiis, — предлагает шеф и тут же переводит, чтобы не поставить никого в неловкое положение. — Не обремененные делами.

Командир кивает головой:

— Образование, образование — замечательно!

Громкоговоритель разражается песней, подходящей для факельного шествия.

Начинается оживленное утреннее движение. Каждые несколько минут кто-то проходит через офицерскую кают-компанию. Так как я сижу на складном стуле посередине прохода, мне каждый раз приходится вставать. Кажется, мои кишки перевернулись. Проклятие! Когда же этот идиот выйдет из туалета! ?

Все было бы в порядке, если бы потребность в туалете у всех членов экипажа была равномерно распределена в течение всего дня. Если бы он не пользовался повышенной популярностью, как сегодня утром. В полночь немногим лучше, так как вахта с мостика и вахта из машинного отделения сменяются одновременно. И тогда на заветное место претендует сразу восемь человек. Прошлой ночью двое, дожидавшиеся своей очереди на посту управления, сидели, согнувшись пополам, как будто их ударили ногой в живот.

Наконец дверь туалет открывается. Первый вахтенный! Я хватаю свои вещи и почти что вырываю дверь из его руки. Над крохотной раковиной в уборной даже есть кран пресной воды. Он не работает, но в любом случае его можно было бы использовать только для того, чтобы почистить зубы и протереть лицо влажным полотенцем на манер кошачьего вылизывания. Я могу воспользоваться краном с соленой водой и даже добиться подобия мыльной пены при помощи специального мыла для морской воды, но я не могу заставить себя прополоскать рот горькой водой. Когда я возвращаюсь в кают-компанию, все по-прежнему сидят молча, следуя примеру командира.

Громкоговоритель вкрадчивым голосом интересуется:

Ты любишь меня?

Лишь вчера ты ответила нет…

Шеф громко вздыхает и закатывает глаза.

Я делаю большой глоток кофе и гоняю его во рту, пока не появилась пена. Затем проталкиваю коричневую жидкость сквозь узкий проход между зубами, даю ему время полностью просочиться и начинаю переливать из правой щеки в левую и наоборот, пока не смываю все отложения в пересохшем рту. Только после этого я проглатываю кофе. У-ф-ф, теперь я могу легче дышать ртом. Затем я глубоко вдыхаю воздух через нос. Мое горло и дыхательные пути теперь чисты. Кофе тоже стало казаться лучше на вкус. Шеф был прав.

18

И так, и сяк! (фр. )