Страница 41 из 135
Тотальная война, которую ведет традиционное сообщество, означает также мобилизацию всех мужчин; например, в битве дани 6 августа 1961 года участвовали и мальчики старше шести лет. В войнах, которые ведут государства, обычно участвуют армии взрослых профессионалов, составляющих небольшую пропорцию населения. Великая армия Наполеона, с которой он вторгся в Россию в 1812 году, насчитывала 600 тысяч человек и была огромной по стандартам XIX века, однако это число составляло всего 10% от всего населения Франции того времени (на самом деле даже меньше, потому что часть солдат Наполеона была не французами, а жителями стран-союзниц). Даже в современных армиях государств боевые подразделения уступают в численности силам поддержки: сейчас пропорция в армии США составляет 1:11. Дани отнеслись бы с презрением к армиям Франции и США, неспособным выставить на поле боя значительную часть всего своего населения. Однако дани нашли бы вполне понятными действия Шермана во время его марша к морю, поскольку они напоминают набег самих дани, в ходе которого сжигаются десятки селений и угоняются свиньи.
Прекращение военных действий
Еще одно важное различие между войнами, которые ведут племена и государства (после уже рассмотренного различия между тотальными и ограниченными военными действиями), заключается в том, насколько легко заканчивается война и заключается и поддерживается мир. Как видно на примере войны дани, описанной в главе 3, составной частью войн малочисленных народностей часто являются цепочки убийств из мести. Смерть кого-то на стороне А требует, чтобы эта сторона отомстила, убив кого-то на стороне В, представители которой теперь в свою очередь жаждут мести. Такие цепочки заканчиваются, только когда одна сторона полностью уничтожена или изгнана или когда обе стороны лишаются сил, претерпев много смертей и не предвидя возможности уничтожить или изгнать противника. Хотя сходные соображения применимы к окончанию войны между государствами, страны и большие вождества вступают в войну с гораздо более ограниченными целями, чем группы и племена: максимум, к чему они могут стремиться, — это завоевать всю территорию врага.
Однако племени гораздо труднее, чем государству (и большому централизованному вождеству), достичь решения об окончании военных действий и приступить к переговорам о перемирии с врагом, потому что государство располагает централизованным органом, принимающим решения, и профессиональными переговорщиками, в то время как у племени нет обладающего непререкаемой властью вождя и каждый член племени имеет собственное мнение. Еще труднее племени, в отличие от государства, поддерживать мир после того, как перемирие достигнуто. В любом обществе, будь это племя или государство, найдется некоторое число людей, недовольных мирным соглашением, каким бы оно ни было, и желающих напасть на врага по собственным личным причинам и вызвать новый всплеск противостояния. Правительство, обладающее монополией на власть и применение силы, обычно в силах удержать этих экстремистов; это недоступно слабому вождю племени. Поэтому мир, заключенный между племенами, хрупок и быстро нарушается, а это приводит к новому циклу военных действий.
Это различие между государствами и маленькими централизованными сообществами — главная причина того, почему государства вообще существуют. Политологи давно спорят о том, как возникли государства и почему массы подданных терпят своих королей, конгрессменов и их бюрократов. Политические лидеры не производят для себя продовольствия, они живут за счет продовольствия, производимого крестьянами или фермерами. Как сумели наши вожди убедить или заставить нас кормить их и почему мы позволяем им оставаться у власти? Французский философ Жан-Жак Руссо предполагал — правда, без всяких доказательств, подтверждающих его предположения, — что правительства возникают в результате рациональных решений масс, которые понимают, что их собственные интересы будут лучше соблюдаться под властью вождя и бюрократии. Но ни в одном случае формирования государства, известном историкам, не было замечено столь предусмотрительного расчета. Напротив, государства сформировались из вождеств благодаря конкуренции, завоеваниям, внешнему давлению: вождество с наиболее эффективным руководством более успешно противостояло врагам и побеждало в конкуренции с другими вождествами. Например, между 1807 и 1817 годами дюжины отдельных вождеств зулусов Юго-Восточной Африки, традиционно воевавшие друг с другом, были объединены в государство под властью вождя по имени Дингисвайо, который победил всех соперничавших между собой вождей благодаря тому, что лучше умел собирать армию, разрешать споры, управлять побежденными вождествами и своими собственными землями.
Несмотря на воодушевление, связанное с военными действиями, и их престижность, члены племен лучше, чем кто-либо, знают, какие страдания причиняет война: постоянное ощущение опасности, боль из-за гибели близких. Когда колониальным властям удавалось положить конец межплеменным войнам, представители племен признавали улучшение уровня жизни, которого сами они достичь не могли, потому что в отсутствие централизованного управления не могли прервать цепь кровной мести. Антрополог Стерлинг Роббинс записал со слов представителей народности ауяна с Нагорья Новой Гвинеи:
Жизнь стала лучше с тех пор, как пришло правительство, потому что человек теперь может есть, не оглядываясь через плечо, и может выйти из дома утром помочиться, не опасаясь, что его застрелят. Все мужчины признавались, что испытывали страх, сражаясь. Они смотрели на меня, как на умственно неполноценного, когда я об этом спрашивал. Воины признавались, что видят кошмары: им снится, что они оказались отрезаны от своих во время сражения и не могут найти дороги обратно.
Такая реакция объясняет удивительную легкость, с которой маленький патруль австралийских военных и местных полицейских смог положить конец межплеменным войнам на территории, которая потом стала независимым государством Папуа — Новая Гвинея. Явившись в воюющую деревню, представители правительства купили свинью, застрелили ее, чтобы продемонстрировать силу огнестрельного оружия, разрушили укрепления вокруг деревни и конфисковали щиты у всех воюющих групп, чтобы сделать самоубийственным любое противостояние. При этом им пришлось также застрелить нескольких новогвинейцев, которые осмелились напасть на пришельцев. Конечно, будучи людьми практическими, новогвинейцы оценили силу огнестрельного оружия. Однако невозможно было предсказать, что они так легко откажутся от войн, которые они вели тысячи лет, и каждое новое поколение с детства слышало восхваления военных подвигов, этой главной гордости каждого мужчины.
Объяснение этого удивительного исхода заключается в том, что новогвинейцы оценили преимущества гарантированного государством мира, который они сами, без вмешательства правительства, установить не могли. Например, в 1960-е годы я провел месяц на недавно умиротворенной территории Нагорья Новой Гвинеи, где 20,000 горцев, которые за десятилетие до этого постоянно воевали друг с другом, теперь жили мирно под наблюдением одного австралийского офицера и нескольких местных полицейских. Да, офицер и полицейские имели огнестрельное оружие, а новогвинейцы — нет. Однако если бы новогвинейцы на самом деле хотели возобновить войну друг с другом, им было бы очень легко перебить представителей правительства ночью, а то и устроить засаду днем. Они даже не пытались этого сделать. Это показывает, что местные жители оценили величайшее преимущество государственного управления: поддержание мира.
Влияние контактов с европейцами
Приводил ли контакт с европейцами к усилению или ослаблению межплеменных войн или вообще не влиял на них? На этот вопрос нелегко дать прямой ответ, потому что если считать, что соприкосновение с европейцами влияет на интенсивность традиционных военных действий, то приходится автоматически отказать в доверии любому отчету стороннего наблюдателя на том основании, что само присутствие наблюдателя повлияло на наблюдаемый процесс и результаты наблюдения не отражают исходного положения вещей. Лоренс Кили использовал аналогию с арбузом: если предположить, что арбуз белый внутри и становится красным, лишь когда его разрезают ножом, то как можно доказать, что арбуз был красным изначально? Как можно узнать, какого он цвета?