Страница 28 из 29
— Да ладно, она трусиха, — презрительно бросил Коскорис. — Я вообще не понимаю, на кой они нам сдались, эти трусливые дуры, в нашей фаланге.
Мирто тут же полезла в дыру.
— Ищи спокойно, — крикнул ей звеньевой. — Мы закроем дыру, а потом придем за тобой.
Они вернули камни на место, и Мирто оказалась взаперти в полной темноте. Она зажгла фонарик и замерла.
«Это подвиг, и все же он очень похож на воровство, — размышляла она. — Да еще и с карманным фонариком…»
Шаря по магазину, она нашла выключатель и повернула его. Птицы, жившие в мелочной лавке, проснулись и зашумели в своих клетках.
«Да где же эти свистки с белыми шнурами?» — бормотала Мирто, разглядывая полки…
Конечно, они и ей дадут свисток, чтобы она повесила его себе на шею. И, когда будет обязательным участие в фаланге и все в школе станут фалангистами, она станет звеньевой, на парадах будет идти впереди, постоянно оглядываясь на свою фалангу, и дуть в свисток. Но что подумает кира Ангелика утром, когда увидит, что не хватает стольких вещей? Ну конечно, звеньевой пойдет и скажет ей: «Я приказал моей фалангистке взять эти вещи, потому что она должна была совершить подвиг». А если он ничего объяснять не станет? Так что, выйти и спросить звеньевого и Коскориса? А если ее снова назовут трусихой, когда увидят, что она вылезает из дыры, так ничего и не взяв? И тогда… всё! Она никогда не станет звеньевой!
Легкий шорох, как будто кто-то открывает дверь, заставил обернуться похолодевшую от ужаса Мирто…
Дальше мне не нужно было слушать эту историю, я и так могла догадаться, что произошло. Перед ней появился Никос, который вышел из маленькой дверки, ведущей в крошечную каморку с пустыми клетками!
Представляю, что было с Мирто… Хотя и с Никосом тоже, ведь он застал ее ночью с карманным фонариком в руках, в пустом магазине. И наверняка он объяснил ей, что это, конечно, чистой воды воровство, а никакой не подвиг.
Мирто же сразу ударилась в слезы, и Никос перепугался, как бы с ней не случилось чего. Потом он убедил ее быстро бежать домой, пока не вернулись те двое. Он отпер ей дверь, выпустил на улицу и дал слово, что придет к нам домой, чтобы повидать ее еще раз, и что он сам нам расскажет, что случилось. Только тогда Мирто перестала плакать и ушла.
Когда Никос закончил свой рассказ, он попросил Стаматину спуститься вместе с ним и разбудить дедушку, чтобы он мог и с ним попрощаться.
Затем брат обнял нас обеих и — и это у нашего великана Никоса! — глаза его наполнились слезами.
— Но как же ты уедешь? — спросила я. — Разве тебя не схватят, как только ты сядешь на паром?
— Я поеду верхом на леопарде, — улыбнулся он.
— Ты что, не знаешь, что леопарда убили?
— Его не убили, Мелисса, его только ранили, а теперь с ним все в порядке.
Никос снова поцеловал нас.
— Я напишу вам, — прошептал он взволнованно и вместе со Стаматиной вышел из комнаты.
— Иди в мою кровать, — попросила Мирто. — Я не могу спать одна.
Я залезла к ней под одеяло.
— ОЧСЧА, ОЧПЕЧА?
— Не знаю, Мелия.
— А я — ОЧСЧА, ОЧСЧА! Потому что леопард жив!
Канарейка и Испания
Крабы и звезды
Если бы я родилась писателем
Когда я проснулась следующим утром, мне показалось, что все это я видела во сне. Мирто еще спала. Мы проспали, а нас никто не разбудил! Мы же опоздали в школу! Дверь бесшумно открылась, и в комнату на цыпочках вошла мама.
— Мелия, — сказала она шепотом, чтобы не разбудить Мирто. — Сегодня ты тоже не пойдешь в школу, останься дома, чтобы составить компанию своей сестре.
— Ты знаешь? — спросила я.
— Да, Стаматина нам все рассказала.
— И что теперь будет, мама?
— С чем будет, Мелия?
— Ну… с Мирто, с фалангистами, со школой?
— Не знаю, родная. Мы должны подумать.
Как это странно — видеть Мирто в кровати. Она почти никогда не болеет. А теперь целыми днями лежит, смотрит в потолок и отказывается от еды.
Тетя Деспина открыла свой шкаф и принесла ей целую гору сладостей, но она к ним даже не притронулась. Я сижу рядом, болтаю с ней о всякой чепухе — а в ответ ничего, даже улыбки. Вдруг она вскочила с постели — и надевает тапочки.
— Хочешь чего-нибудь?
— Сказать кое-что дедушке и маме.
— Подожди, я их позову.
— Я сама пойду.
Мы спустились по лестнице и вошли в столовую, где все уже собрались, даже папа! Он не пошел на работу.
— Мирто! — все пришли в ужас, и было от чего — Мирто очень бледная, в пижаме…
Она встала в дверях и дрожащим голосом произнесла:
— В чертову школу я больше не пойду! И пусть даже мне никогда больше не удастся заглянуть в учебник и я останусь неграмотной, чурбаном неотесанным, как говорит дедушка!
Она побледнела еще больше; я даже испугалась, как бы она не упала в обморок. Мама взяла ее на руки, а дедушка произнес:
— Успокойся, Миртула. В эту «чертову», как ты ее называешь, школу ходить больше не надо. Мы возьмем у врачей справки, что ты больна, и ты будешь заниматься дома со мной.
— Тогда и я буду заниматься с тобой, и Алексис! — обрадовалась я.
— Нет, Мелисса, — сказал дедушка очень серьезно. — Тебе придется закончить этот год в школе, чтобы господин Каранасис не устроил твоему папе проблемы на работе. А в следующем году вы втроем — и Алексис тоже — пойдете в государственную школу. Ну и что, что там сто человек в классе. Я буду помогать вам с уроками. И, если они сделают эту мерзость всеобщей повинностью и мы не придумаем, как от нее избавиться, вы пойдете в фаланги, но в душе останетесь нормальными людьми.
Тут дедушка улыбнулся и посмотрел так радостно, как будто ничего не случилось.
— Кстати, в воскресенье обещают отличную погоду! Мы возьмем с собой Алексиса, наймем катер и отправимся на целый день в Ламагари — надо же проверить, как там без нас!
— Стаматина, пожалуйста, дай мне те яйца, от которых я отказалась утром! — вдруг закричала Мирто, и все засмеялись.
С этих ужасных событий прошло пять дней, а Никос уехал навсегда. Я пошла к кире Ангелике купить игрушечные «цельнозолотые» часики, чтобы подарить их Артеми, если мы и вправду выберемся в Ламагари. Интересно, знала ли кира Ангелика про «подвиг» Мирто? Увидев меня, она заулыбалась и поманила пальцем:
— Иди-ка сюда.
— Она твоя, — протянула мне клетку кира Ангелика. — Твоя и Мирто.
Я растерялась и не смела взять ее в руки.
— Ну бери же! — настаивала она. Затем понизила голос почти до шепота: — Это вам Никос оставил подарок.
Я иду по узким, вымощенным плитами переулкам, а в руке у меня — большая зеленая клетка, в которой прыгает желтая канарейка.
— Не бойся, не бойся, — утешаю я ее. — Скоро ты познакомишься со всей нашей семьей и будешь с нами ОЧСЧА, ОЧСЧА. Я придумаю тебе красивое, очень красивое имя. Мы будем говорить с тобой про Никоса, ты же его знаешь, и про леопарда. Смотри, как трудно не наступать на линии, когда держишь клетку. Но я не наступлю. Загадай и ты желание: пусть Никос благополучно доберется до Испании верхом на леопарде.
Стаматина, увидев меня с клеткой в руках, позвала Мирто и велела ждать ее на застекленной террасе, пока она принесет крючок, чтобы повесить клетку. Можно подумать, она знала, что я вернусь домой с канарейкой!
— Ну вот, теперь у нас вместо леопарда канарейка, — грустно сказала Мирто.
— Может, и она будет приносить нам весточки от Никоса?
Однако на этот раз письмо принесла Стаматина. Покопалась у себя в кармане и вытащила конверт.
— Прочитайте и верните мне, я его сожгу.
От Никоса!
«Дорогие мои кузины, — писал он. — Я сел верхом на леопарда и направляюсь в Испанию. Помните, я рассказывал вам, что там сейчас война? Я иду воевать вместе с теми, кто поет песню. Однажды я вернусь, мы снова поедем в нашу Ламагари, лучшее место на земле, и я буду рассказывать вам об удивительных и необычайных приключениях, в которые попадем мы с леопардом. Мы будем сражаться за демократию. Мы победим и привезем ее на наш остров. Тогда никто не сможет испортить наши игры. Тогда и Нолис пойдет в школу и станет музыкантом. Никогда не забывайте ваших друзей из Ламагари. Прощайте, мои дорогие девочки!»