Наследники

Зарубин засмеялся.

— Нет, зачем же, я сам провожу.

— Эгоист ты, Зарубин.

Виктор и Таня направились к автобусной остановке, а Костя к палаткам. Ничуть не смущаясь тем, что страшно фальшивит, он затянул:

Живем в комарином краю

И лучшей судьбы не хотим.

Мы любим палатку свою,

Родную сестру бригантин.

Шел и пел, пока чей-то сердитый голос не обругал его за то, что не дает людям спать.

Глава X. Вояж Кости Зайкина

Чем больше нарастали темпы работ на стройке, тем острее чувствовалась нехватка материалов. Бригады с боем брали каждый кубометр леса, каждый грузовик с кирпичом; около растворобетонных узлов выстраивались длинные очереди самосвалов, комсомольские «молнии» и строительная многотиражка нещадно ругали всех, кого можно было ругать.

Казаков каждый день докладывал Данилину о новых и новых чрезвычайных мерах, принимаемых снабженцами, но материалов по-прежнему не хватало. Бригады простаивали, красные и синие линии, отмечавшие на общепостроечной доске ход работ по главному корпусу, литейке, кузнице, некоторое время держались на одной точке, а потом скользнули вниз.

Данилину, Быстрову, Казакову стало трудно появляться на участках. Их то и дело останавливали бригадиры, мастера, начальники участков:

— Стоим без бетона.

— Нет металла.

— Ждем леса…

Данилин, зайдя как-то в партком, со вздохом вымолвил:

— Знаешь, парторг, если не сумеем поправить дело с материалами, то все наши споры, что раньше строить и что позднее, не будут стоить ломаного гроша. Ни черта мы не построим.

— Положение тяжелое, — согласился Быстров. — Выходит, не очень-то результативным оказалось обещание министра.

— Не скажи. И фонды, и наряды, и средства — все дано. Поставщики держат. Не признали нас пока ударной стройкой, медленно раскачиваются. Да и снабженцы мои… Неповоротливы, не привыкли к таким объемам и темпам. Хотя чудес от них требовать нельзя.

Быстров тоже понимал, что в создавшейся обстановке нужны не только повышенные требования к снабженцам, но и другие меры, которые бы дали быстрый и ощутимый эффект. Разговор с Данилиным еще раз убедил его в этом. На следующий день он более трех часов просидел с Богдашкиным, потом пошел к снабженцам на производственное совещание. В его настольном блокноте все чаще стали появляться записи: «Госплан — поехать… Госснаб — позвонить… Телеграммы от МК…» Среди них появилась и такая: «Комсомол, Снегов, подключить…»

Разговор с комсоргом состоялся вскоре же.

— Как дела в бригадах, Анатолий?

— Дела по-прежнему. Простои замучили. Ребята проходу не дают. Когда же, Алексей Федорович, это кончится?

— Знаешь, комсорг, надо помогать снабженцам.

— А как им поможешь? Дело у них особое, специфика, как постоянно утверждает товарищ Богдашкин.

— Но ведь шефы вы, черт возьми. И полагаю, не на словах, а на деле?

— Не понимаю вас, Алексей Федорович, — с чуть заметной ноткой обиды сказал Снегов.

Быстров, будто не заметив этого, продолжал:

— Когда я работал на «Октябре», мы шефствовали над созданием нового комбайна. Конечно, масштабы у нас были не такие, как здесь, поменьше. Но ты знаешь, как мы уцепились за него? Ни один агрегат без нас не собирался. Смежников так в оборот взяли, что деваться некуда. Потом директор завода официально признал, что если бы не комсомольцы, не освоил бы завод машину в срок…

— В общем браться за снабжение? — уточнил Снегов.

— Да, браться. Давайте комсомольцам на заводы письма пошлем, поедем в МК, в ЦК — пусть тоже начинают беспокоиться. Другим-то стройкам они помогают.

— Безусловно, там нас поддержат, — согласился Снегов. — Только не хотелось ехать к ним, пока сами мало что сделали.

— Скромность — качество хорошее, но когда не во вред делу. Ждать мы не можем. Да и чего ждать? Бригады стоят, стройку лихорадит. Хорошо бы на некоторые заводы — в Ленинград, Киров, Челябинск, на цементные заводы, где особенно нас подводят, ребят, что побойчее, послать. Пусть пошевелят там кого надо, вместе с местными работниками возьмут под свое крыло наши заказы.

Снегов вздохнул.

— Попадет нам, Алексей Федорович, прохватят нас в «Комсомолке», как пить дать прохватят. Скажут, «Химстрой» практику толкачей вводит.

Быстров немного подумал и ответил:

— Толкачи — это другое. Они нахрапом, измором, разными там комбинациями действуют. А мы к общественности обратимся. Разница большая. — И, поразмыслив еще, добавил: — Ну, а если даже и критикнут малость, что ж, ничего, выдюжим.

…Вечером в комнате Снегова собрались комсорги участков, члены комитета, несколько активистов. Пришел и Богдашкин. Анатолий рассказал о беседе с Быстровым.

— Положение действительно серьезнейшее. Конечно, снабженческие дела в наши обязанности не входят, но раз мы шефы… Назвался груздем — полезай в кузов. Как, Михаил Яковлевич, можем мы чем-то помочь?

В последнее время Михаил Яковлевич Богдашкин похудел, осунулся, говорил хрипло и нервно. Он чувствовал — его авторитет поколеблен. Данилин все чаще разговаривал с ним сухим, официальным тоном, руководители участков все менее уважительно обращались к нему.

Совсем недавно работники «Химстроя», оказываясь в трудном положении, ссылались на имя Богдашкина, как на спасительный пароль. И пароль этот безотказно действовал в Риге и Одессе, Уфе и Белгороде, Харькове и Ярославле. Но масштабы стройки, ее темпы и потребности были столь велики, что Богдашкин и его работники буквально сбивались с ног.

Конечно, не один Богдашкин был виноват в серьезном отставании снабжения. Но и его вина была велика. Он слишком понадеялся на свои контакты и связи, переоценил возможности своих помощников. Теперь Михаил Яковлевич убедился, как опрометчиво поступил, заверяя руководителей стройки в том, что фонды он реализует до последнего гвоздя и до последнего метра провода. Лишь бы были они, эти фонды.

К предложению Снегова прийти в комитет Богдашкин отнесся с недоверием.

«Ну что, что могут сделать комсомольцы? — думал он. — Уж если мои архаровцы, всю жизнь кочующие по стране, мозоли набившие на языках, убеждая, уговаривая, пугая поставщиков, и те разводят руками». Он был уверен, что дело поправлять нужно иначе, надо докладывать правительству. Однако Данилин не шел на это.

— Фонды нам дали? Дали. Средства, транспорт, людей… Все дали. Неужели Совет Министров за нас работать должен?

Михаил Яковлевич, конечно, понимал, что не подобает руководителю «Химстроя» превращаться в попрошайку. Но что же делать? Когда ему позвонил Быстров и тоже попросил зайти к комсомольцам, он ответил скептически:

— Сходить-то я к ним схожу, раз вы считаете, что это нужно. Но имейте в виду, Алексей Федорович, положение у нас катастрофическое, и надо в большие колокола бить.

— Все надо использовать, Михаил Яковлевич, все, поэтому и к комсомольцам сходите.

Михаил Яковлевич вздохнул тяжко и, положив трубку, взял другую, а потом и третью. Его вызывали то Ленинград, то Новороссийск, то Уфа. И отовсюду шли неутешительные вести.

Михаил Яковлевич старался мягко объяснить ребятам, собравшимся в комитете, какое это трудное и тонкое дело — снабжение.

— Вопрос этот архисложный, и я, по совести говоря, не очень ясно себе представляю, что вы тут можете сделать.

Снегов и многие ребята переглянулись. Кто-то уже хотел возразить, но Анатолии предупреждающе поднял руку. Однако Зарубин, будто не заметив его жеста, вдруг нервно, сердито заговорил:

— Вы видели, что делается на участках? Бригады простаивают целыми днями. Выработки никакой. Что ж, прикажете сидеть у моря и ждать погоды?

Михаил Яковлевич, чуть наклонив голову, выслушал горячую реплику Зарубина и произнес:

— И на участках бываю, и положение дел знаю. Но вот смотрите, какая у нас ситуация… — И Михаил Яковлевич подробно рассказал, кто из поставщиков чего недослал, кто совсем еще не приступил к отгрузке материалов «Химстрою», какие заводы и в какие сроки смогут закрыть свои долги стройке. Говорил Богдашкин довольно долго, но даже не заглянул в свою объемистую папку. Всех поразило, что можно помнить такое обилие цифр, названий заводов, трестов, такое количество фамилий.