Страница 17 из 58
– В «отладке»?
– Я так это называю. Нормального термина пока не существует.
А вот тут ты ошибаешься. И вслух:
– Продолжайте.
Жасмин Фицджеральд со вздохом закрывает глаза:
– В сложившихся обстоятельствах вы мне вряд ли поверите, но я его и в самом деле любила. Нет: люблю. – Тихое фырканье, приглушенный смешок. – Ну вот опять. Сбилась на прошедшее время, чтоб его.
– Расскажите мне про отладку.
– Мне кажется, вы не поймете, Майлз. Да и не так уж вам интересно, честно говоря. – Ее глаза открываются и глядят прямо на него. – Но для протокола заявляю, что Стю уже умирал. Я пыталась спасти его и потерпела неудачу. В следующий раз будет лучше, потом – еще лучше, и в конце концов у меня получится.
– И что произойдет тогда? – говорит Томас.
– С вашей точки зрения или с моей?
– С вашей.
– Я исправлю ошибки в строке. Или, если так окажется проще, воссоздам копию подпрограммы и встрою ее в основной цикл. Невелика разница.
– Вот оно как. А что увижу я? Она пожимает плечами:
– Стю, восставшего из мертвых.
В чем подвох?
Разум Жасмин Фицджеральд дразняще манит со страниц стандартных опросников, разложенных на столе. Где-то тут, теоретически, скрывается монстр.
Этими инструментами анатомируют человеческую психику. Тест Векслера. ММЛО, ОПБР[15]. Только все они не лучше кувалды. Тупые зубила, изображающие из себя микротомы. Сбоку расположился справочник DSM-IV в мягкой обложке, толстый фолиант с описанием симптомов и патологий. Целая система полочек. Вероятно, на одной из них окажется и Фицджеральд. Может, эксплозивное расстройство? Синдром избиваемой женщины? Обыкновенная социопатия?
Тестирование внятных результатов не дало. Ответы на бумаге словно насмехаются над доктором. Верно или неверно: Иногда слышу голоса, которых больше не слышит никто. Она поставила галочку в «неверно». В последнее время у меня было особенно подавленное настроение. «Неверно». Иногда я так сержусь, что мне хочется по чему-нибудь ударить. «Верно», и приписка от руки на полях: А разве не у всех так бывает?
По анкетам разбросаны хитрые ловушки – взаимосвязанные вопросы, позволяющие ловить лжецов на противоречиях. Жасмин Фицджеральд избежала всех до единой. Беспримерная честность? Или она слишком умна для таких тестов? Похоже, здесь нет ничего такого, что…
Секундочку.
«Кем был Луи Пастер?» – вопрошает тест Векслера, пытаясь оценить общую эрудицию испытуемой.
Вирус, пишет Фицджеральд.
Так, листаем назад. На предшествующей странице – снова: «Кем был Уинстон Черчилль?» И снова – вирус.
За пятнадцать вопросов до этого: «Кем была Флоренс Найтингейл?»
Знаменитой сестрой милосердия, пишет Фицджеральд. И ответы на все предыдущие вопросы об исторических персонах ничем не примечательны, то есть верны. Однако после Найтингейл сплошные «вирусы».
В уничтожении вируса греха нет. Такое можно совершить с кристально чистой совестью. Вероятно, она переосмысливает сущность своего поступка. И это помогает ей хоть как-то мириться с собой.
Тем лучше. От фокусов с воскресающими мертвецами никакого толку не было.
Когда Томас входит в помещение, она лежит на столе, подложив руки под голову. Доктор кашляет:
– Жасмин.
Никакой реакции. Он легонько прикасается к ее плечу. Жасмин поднимает голову – плавным движением, без намека на сонливость. Затем улыбается.
– С возвращением. Ну так что, чокнулась я или как?
Улыбнувшись в ответ, Томас садится по другую сторону стола.
– Мы стараемся избегать субъективных терминов.
– Да ладно, переживу. К вспышкам ярости я вообще-то не склонна.
Перед глазами доктора проносится картинка: внутренности ее возлюбленного супруга, крыльями бабочки распластанные по линолеуму. Ну разумеется. Какие уж тут вспышки? Для того, что ты натворила, впору придумывать новое слово.
«Отладка», говоришь?
– Я просмотрел ваши тесты, – начинает он.
– Ну и как, я сдала?
– У нас тесты другого типа. Но некоторые ваши ответы меня заинтересовали.
Она поджимает губы.
– Хорошо.
– Расскажите мне про вирусы. И снова эта лучезарная улыбка.
– Без проблем. Это изменчивые информационные цепочки, которым для воспроизведения необходимо взламывать внешний исходный код.
– Продолжайте.
– Слыхали когда-нибудь о «битвах в памяти»?
– Нет.
– В начале восьмидесятых встретились несколько ребят и написали кучу самовоспроизводящихся компьютерных программ. Потом их все запустили в один блок памяти, чтобы они там боролись за пространство. У каждой имелись средства самозащиты, размножения и конечно же пожирания конкурентов.
– Ах, так вы про компьютерные вирусы, – говорит Томас.
– Вообще-то все началось раньше. – На миг Фицджеральд замолкает, затем склоняет голову набок. – А вы задумывались когда-нибудь, каково быть такой вот программкой? Сновать туда-сюда, откладывать яйца, бросаться логическими бомбами, взаимодействовать с другими вирусами?
Томас пожимает плечами.
– До этой минуты я о них и не подозревал. А вы что, задумываетесь?
– Нет, – отвечает она. – Теперь уже нет.
– Продолжайте. Выражение ее лица меняется.
– Знаете, а с вами тоже разговариваешь как с программой. Только и слышно от вас, что «продолжайте», «расскажите еще» и… ну ей-богу, Майлз, уже в шестидесятые писали психологический софт, у которого диапазон и то больше, чем у вас. Даже на Бейсике! Поделитесь хоть раз мнением, черт подери!
– Это всего лишь такая техника, Жас. Я здесь не для того, чтобы вступать с вами в споры, даже интересные. Я пытаюсь определить, способны ли вы отвечать перед судом. Мое мнение никого особо не волнует.
Вздохнув, она оседает на стуле.
– Понимаю. Извините, я знаю, вы не развлекать меня пришли, просто привыкла, что могу… То есть Стюарт, он всегда так… Господи, как же мне его не хватает, – признается она с несчастными, блестящими от слез глазами.
«Она убила человека, – напоминает себе доктор. – Не позволяй ей одурачить тебя. Просто проведи экспертизу, ничего другого от тебя не требуется.
Не начинай ей симпатизировать, Бога ради».
– Вас… можно понять, – произносит Томас. Она усмехается.
– Чушь собачья. Ничего вы не понимаете. Знаете, что он провернул, когда его направили на первую химию? Я как раз тогда штудировала компьютерные науки, а он прихватил с собой мои учебники.
– Почему?
– Потому что знал: дома я не занимаюсь. Я была на грани срыва. А когда пришла навестить его в больнице, он достал из-под кровати эти чертовы книжки и начал меня опрашивать по Дираку и границе Бекенштейна. Он ведь умирал, но только и думал, как бы мне помочь с подготовкой к какому-то дурацкому экзамену. Я бы ради него что угодно сделала.
«И вправду, – едва не выпаливает Томас, – мало кто сделал бы больше вас».
– Жду не дождусь, когда увижу его снова, – добавляет она, словно бы после некоторых раздумий.
– И когда это произойдет, Жас?
– А вы как считаете?
Она смотрит на доктора, и безысходной скорби, почудившейся ему в этих глазах, сразу как не бывало.
– Большинство людей в таких случаях подразумевают загробную жизнь.
Она награждает его невеселой улыбкой.
– Мы и так уже в загробном мире, Майлз. Тут вам и рай, и ад, и нирвана. Как захотим, так все и будет. Здесь и сейчас.
– Да, – говорит Томас после короткой паузы. – Разумеется.
Ее разочарование зависает в воздухе немым упреком.
– Вы ведь в Бога не верите? – спрашивает она наконец.
– А вы? – парирует он.
– Раньше не верила. Только нашлись кое-какие зацепки. Даже доказательства.
– Например?
– Масса топ-кварка. Ширина бозона Хиггса. Когда знаешь, что ищешь, по-другому их воспринимать не получается. Знаете что-нибудь о квантовой физике, Майлз?
15
ММЛО – миннесотский многоаспектный личностный опросник. ОПБС – опросник Питерса по бредовым расстройствам.