Страница 38 из 44
Бирманец был старой опытной сволочью. Как только русский поймал палку, он не стал пытаться выдернуть ее, здраво рассудив, что с таким богатырем тягаться - себе дорожи. Тюремщик тут же выпустил утерянное орудие и торопливо захромал в свой угол. Щелканье взводимого оружия прозвучало зловеще, Амико в ужасе громко выдохнула.
Втянув палку к себе, Иван продемонстрировал в сторону противника странный и незнакомый Акеми жест - сжатый кулак правой руки, на перегиб которой легла левая рука. Хотя японка не уловила конкретного смысла, выглядело это, надо сказать, весьма экспрессивно и даже впечатляюще. Этимологии русских слов, который Иван произнес при этом, она, естественно, тоже не знала, и у нее возникло чувство, что лучше бы и не знать. Потом русский добавил по-английски:
- Попробуй, стрельни. Тебе потом начальник самому в задницу стрельнет.
И в сторону Акеми, по-японски:
- Сиди тихонько, не привлекай лишнего внимания. Мне-то пофиг его булавки, так что лучше пусть со мной забавляется.
Бирманец угрюмо буркнул нечто непонятное и в следующим миг выстрелил в видневшуюся меж прутьями ногу Ивана. Пуля ударила в мускулистую ляжку спецназовца и вылетела наружу, ударяясь в земляной пол вместе с ошметками крови.
Акеми четко услышала скрип зубов Ивана - видимо, он не хотел радовать бирманца проявлением слабости, предпочитая стоически выносить боль. На его губах искривилась жуткая усмешка - она вспомнила, где видела такую же. Да, конечно, тогда, в том залитом кровью дворике в бандитской деревне.
Спокойно отодрав полосу ткани от подола фуфайки, русский зажал рану и звучно произнес еще несколько непонятных русских фраз.
Бирманец философски закатил глаза и пробормотал что-то устало. Затем, отвернувшись от клетки, кликнул кого-то. Спустя пару секунд, в темницу вошла парочка бандитов с автоматами. Поговорив с ними, тюремщик прохромал к клетке Амико и показал ей жестом на автоматчиков, затем на русского в клетке.
- Иван-сан, - поняла девушка. - Тут двое с автоматами. Они хотят, чтобы вы вышли из клетки и не сопротивлялись.
- О, какая вежливость! - усмехнулся он. - Пусть открывают, я себя ждать не заставлю. И не волнуйся, все будет пучком, - слыша, как дрожит ее голос, Иван обернул лицо к Акеми и улыбнулся - совсем по-другуму, мягко и успокаивающе. - Если б нас хотели пристрелить, наверняка не стали бы надрываться и волочить сюда. Не бойся.
Пока русский говорил, тюремщик открыл клетку, донеся до Ивана скрип и звуки передернутых затворов.
Клетка была высотой всего около 1.20, поэтому русскому пришлось проползти на четвереньках, чтобы выбраться наружу. Там он с наслаждением выпрямился во весь свой двухметровый рост и потянулся.
- Эх, размахнись рука, раззудись плечо... Ну, чего вам надо, недомерки?
Ничего не отвечая, ближайший из бирманцев, невидимый ослепшим, отшагнул в торону, размахнулся и с хрустом вбил приклад автомата в затылок распрямившегося русского. Ударь он в висок, и с Иваном было бы покончено. Однако, получив по затылку, богатырь не устоял на ногах, одна из которых была ранена, и упал обратно на четвереньки. Бирманец не стал медлить и ударил еще раз, сильнее, нависая сверху. Иван, едва не упавший лицом в грязь, ощутил, как сзади по голове начала расползаться теплая вязкая кровь. В лицо тут же ударил вонючий сапог второго автоматчика.
Контузия, слепота и новые порции ударов делали свое дело - могучий Иван пытался было защититься, но стоявшие сверху зрячие бирманцы нещадно пинали и били прикладами слепого пленника с помутившимся от ударов по едва целой голове сознанием. Он оказался удивительно упорным и никак не отключался, все порываясь схватить, ударить, толкнуть. Оба автоматчика упарились в процессе. Наконец, Иван, перемазанный грязью и собственной кровью, затих. Тюремщик, наблюдавший за процессом, повелительно квакнул, и бирманцы взяли русского за ноги, потащив за порог.
Амико молча наблюдала за кургузым, доставшим из пустой клетки свою палку, а затем вернувшимся к ней. Открыв дверцу второй пленнице, тюремщик повелительно махнул орудием, и девушка послушно выбралась. Схватив ее за волосы, тюремщик грубо потащил акеми наружу.
Там, на самой окраине лагеря, имелся пруд. Даже не пруд - яма с мутноватой водой, которую чистоплотная японка побоялась бы использовать даже для мытья обуви. Над этой самой ямой давешние автоматчики возились с чем-то, напоминавшим широкое плоское рапятие. Как оказалось, это была конструкция из бамбука, к которой пленители крепко привязывали бесчувственного Ивана. Закончив с приготовлениями, бирманцв по команде подоспевшего тюремщика спихнули получившегося агнца в вподу. Конструкция развернулась, входя в мутную жижицу, Иван погрузился по самую шею, только окровавленная голова осталась на поверхности, прижатая к бамбуку, от которого тянулся трос, обвязанный вокруг толстого столба на берегу.
Амико после всплеска грязной воды в нос ударила страшнейшая вонь. Она ошиблась - это был не пруд, это было жуткое подобие выгребной ямы. Подтащив ее к берегу, бирманец оттолкнул пленницу, поручив ее солдатам, и принялся рассматривать торчащую из воды голову русского.
Тот закашлялся, мотнул головой и открыл мутные, невидящие глаза.
- Хоррошо в краю родном... пахнет хлебом и говном... - судя по выражению, Иван кого-то процитировал. - ...Только жидковато ваше бирманское говнецо. Если бы я вас в морской гальюн макнул, вы б сразу коньки отбросили, уроды, от одного крепкого матросского запаху!..
Кургузый тюремщик, ни слова не говоря, ткнул палкой в торчавшую внизу макушку русского и надавил. Рот и ноздри Ивана тут же погрузились в зловонную жижу. Подержав его так секунд тридцать, бирманец убрал палку.
Вынырнув и отфыркавшись, Иван плюнул в сторону палачей и хрипло запел:
- Наверх вы, товарищи, все по местам... последний парад наступа-а-ает!..
Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'... пощады никто не жала-а-ает! Хрен вам по всей морде, пидорки!..
Палка снова опустилась на голову, окуная пленника в дерьмо, и на этот раз Ивана продержали так вдвое дольше.
Вынырнув, он, задыхаясь, проговорил:
- Сначала, в детстве... я бредил морской романтикой... подумывал даже... а не пойти ли в подводники. Конечно, у них там... взрывы, пожары... радиация, несимметричный диметилгидразин... и прочая херня... Но зато чистые простынки и гиподинамия... Белая кость, не то... что мы... вонючие морские лоси...
Амико смотрела, как Ивана в третий раз заставили окунуться, теперь продержав минуты четыре. Когда палка убралась с головы, и русский вынырнул, она едва удержалась от возгласа: 'Молчите, Иван-сан! Чем больше вы говорите, тем дольше это будет продолжаться!'
Но, вынырнув и откашлявшись в очередной раз, он упрямо продолжал бормотать по-английски:
- Надеюсь, вы все, сукины дети... получите хорошую такую... медицинскую грыжу... когда будете тащить из ямы... мою тяжелую утопшую тушку...
Повернув голову вправо-влево, словно ища взглядом кого-то, он добавил по-русски:
- Эк... мне свезло-то... по сравнению с прочими несгибаемыми коммунистами и партизанами... выпендриваться перед девушками... легко и приятно! Нет, конечно, можно представить... и более благородную смерть... чем захлебнуться бирманским говном... но, хули жаловаться... все там будем... В разное время, конечно...
Скучающий тюремщик снова погрузил голову пленного в жижу и держал до последнего. Сопутствовавшие бирманцы тревожно загалдели, когда он, наконец, выпустил несчастного.
Однако тот снова вынырнул хотя и задыхающийся, но живой.
- Если вы, падлы, думали... съесть морского разведчика... без хрена... то хрен вам!.. Виват главстаршине Николайчуку... который безжалостно трахал меня... проныркой через торпедный аппарат... гипервентиляцией и прочей херней...
Тюремщик забурчал почти уважительно и надавил палкой на макушку со всей силы. Амико с замиранием сердца следила, как несчастный Иван погрузился в нечистоты так надолго, что просто не мог не задохнуться.