Страница 20 из 20
Царь поднялся с ложа, продолжал с воодушевлением:
— Книжники, грамотеи, ученые мужи зело надобны Руси. Друкарей[90] из-за моря позову. Заведу на Москве Печатный двор, книги станем ладить. И чтоб писаны были не иноземным, а славянским письмом. Ныне неверных и богохульных писаний развелось великое множество. Всяк писец-невежда отсебятину в право возводит. Законы Божии, деяния апостолов читаются разно, в службах неурядица. Довольно блудословия! Я дам народу единый Закон Божий, единую службу церковную и единого самодержавного царя. В единстве — сила!
Иван Васильевич говорил долго и увлеченно, а когда, наконец, замолчал, горящий взор его остановился на лице Годунова.
— Станешь ли в сих делах помогать мне, Дмитрий? Погодь, не спеши с ответом. Дело то тяжкое. Боярству поперек горла новины. Злобятся, псы непокорные! Через кровь и смерть к новой Руси надлежит прорубаться. Горазд ли ты на оное, Дмитрий? Не дрогнешь ли? Не прельстит ли тебя дьявол к руке брата моего, доброхота боярского Владимира Старицкого?
— Я буду верен тебе, великий государь, — выдерживая пронзительный взгляд царя, твердо молвил Дмитрий.
— Добро. Отныне будешь при мне.
Вскоре, в одночасье, преставился глава Постельного приказа Василий Наумов. Многие царедворцы чаяли попасть на его место, но Иван Васильевич не спешил с назначением: Постельный приказ — личное ведомство, домашняя канцелярия государя. Постельничий ведал не только «царской постелью», но и многочисленными дворцовыми мастерскими: распоряжался он и казной приказа.
Да если бы только эти дела! Постельничий отвечал за безопасность государя и всей его семьи, оберегая от дурного глаза, хворей и недругов. Приходилось самолично отбирать для дворца рынд и жильцов, спальников и стряпчих, сторожей и истопников. Являясь начальником внутренней дворцовой стражи, постельничий каждый вечер обходил караулы.
В те дни, когда государь почивал один, без царицы, постельничий укладывался спать в государевом покое. Была в его руках, для скорых и тайных государевых дел, и царская печать.
Близок был к государю постельничий! Теплое место для царедворцев. То-то бы встать во главе домашнего царского приказа.
Выбор государя неожиданно пал на Годунова. Высоко взлетел Дмитрий Иванович!
Глава 16
КРОВАВЫЙ НАБЕГ
Едва над Москвой заря занялась, а уж опричники одвуконь. Малюта Скуратов, рыжебородый, приземистый, оглядев сотню, молвил:
— Ехать далече, под Ярославль. Надлежит нам, верным царевым псам, змеиное гнездо порушить.
Бычья шея, тяжелый прищуренный взгляд из-под нависших клочковатых бровей, хриплый, неторопкий голос:
— Мчать нам денно и нощно… Все ли во здравии?
Взгляд начальника Сыскного приказа, Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, вперился в Бориса: впервой юному цареву рынде быть в далеком походе.
— Во здравии, — отозвался Борис.
— Во здравии! — хором откликнулась сотня.
— Гойда! — рыкнул Малюта.
Сотня помчала «выметать крамолу»…
Вихрем влетели в Курбу. Завидев всадников с метлами и собачьими головами у седла, мужики всполошено закричали:
— Кромешники![91]
— Спасайтесь, православные!
Но спасения не было. Опричники, настигая, рубили саблями и пронзали копьями.
Крики, стоны, кровь!
Борису стало худо. Сполз с коня, пошатываясь, побрел к ближней избе.
— Чего ж ты, рында?.. Никак, и сабли не вынул, — боднул его колючим взглядом Малюта.
Борис, привалившись к стене, молчал, руки его тряслись.
— Да ты, вижу, в портки наклал. Эк, рожу-то перевернуло, — зло и грубо произнес Малюта. — Аль крамольников пожалел? Негоже, рында. А не царь ли сказывал: «Искоренить крамольное гнездо!».
(Иван Грозный до самой смерти не мог простить предательства Андрея Курбского, и, если до введения опричнины, он раздал вотчину опального князя худородным дворянам, то «крамола» Котыгина с бывших земель Курбского, в лютое время опричнины, привела царя в необычайную ярость, чем и воспользовались «кромешники», ведая, что Иван Грозный простит им любое изуверство).
Опричники приволокли к избе связанного мужика в разодранной рубахе. Мужик большой, крутоплечий, в пеньковых лаптях на босу ногу.
— Этот, Григорь Лукьяныч, опричника убил. Орясиной шмякнул.
— И поделом ему, прелюбодею. Он мою дочку сраму предал, паскудник! — дерзко произнес мужик.
— Тэ-эк, — недобро протянул Малюта и перевел взгляд на Бориса. — Не его ли пожалел, рында? А он, вишь ли, цареву слугу порешил. Крепко же в земле Курбского людишки на государя науськаны. Все тут крамольники!
Малюта шагнул к мужику, ткнул окровавленным концом сабли в живот.
— Как же ты посмел, смерд, на царева опричника руку поднять?
— И поднял! — яро огрызнулся мужик. — Будь моя воля — и тебя бы, кат, порешил!
Мужик харкнул Малюте в лицо.
— Пес!
Малюта широко и мощно взмахнул саблей. Кудлатая голова мужика скатилась в бурьян.
Борис Годунов побледнел, закрыл глаза, его начало мутить.
— Нет, ты зри, зри, рында! Привыкай царевых врагов кромсать.
Малюта выхватил голову из бурьяна и поднес ее к лицу Бориса.
— Зри!
Прямо перед Борисом оказались застывшие, широко распахнутые глаза. У него перехватило дыхание, и он, покрываясь потом, отвернулся и побежал за угол избы.
Малюта сплюнул.
— Слаб рында.
Глава 17
МОЛОДОЙ БАРИН
Еще издали Слота и Иванка увидели черные, густые дымы пожарищ.
— А ведь то наше село горит! — встревожено произнес Слота и огрел лошадь вожжами.
— Барские хоромы!.. Да и избы, Слота.
На душе мужиков стало смятенно: в избах оставались их семьи.
— Гони, Слота!
Подъезжая к Курбе, мужики увидели, что полыхают пять крестьянских изб и хоромы Нила Котыгина.
Лицо Слоты и вовсе помрачнело: горела и его добротная изба на высоком подклете. Он соскочил с подводы и изо всей прыти ринулся к селу. За ним припустил и Иванка, хотя уже заметил, что его дом остался в сохранности.
Опричники допрежь разорили имение, а затем, пустив «красного петуха» на терем Котыгина, кинули огненные факелы и на кровлю Слоты, подумав, что это изба приказчика; походя, не пощадили они и некоторые другие крестьянские избы.
«Изведя крамолу», опричники поскакали к Москве, оставив Бориса Годунова с десятком оружных людей, выделенных Малютой из своей сотни. Перед отбытием глава Сыскного приказа молвил:
— Царь указал приписать сию землю к твоей вотчине. Занеси оставшихся мужиков в книжицу, укажи им барщину и оброки, назначь смердам нового приказчика (Пинай был зарублен) и возвращайся в Москву.
— Но мне понадобится старая книжица, а хоромы полыхают, — растерялся юный Борис.
— Зело мало опытен ты, рында. Порядную книжицу никогда не жгут.
Малюта кивнул одному из опричников, и тот протянул Годунову замусоленную книжицу.
— Владей, рында! — Малюта стеганул плеткой коня и гулко воскликнул:
— Гойда!
— А где ж мне пока жить? — крикнул вслед Годунов.
Но Малюта уже не слышал.
— Да ты не переживай, Борис Федорович, — подъехал к Годунову один их молодых опричников. — Пока мужики не сбежались, отъедем к реке да коней напоим. А без пристанища не останемся. У местного батюшки изба просторная.
— Поехали к реке, — охотно согласился Борис. Ему не хотелось слышать крики мужиков и надрывные плачи женщин. Надо переждать, пока смерды не угомонятся…
Иванка вбежал в свою избу, но ни Сусанны, ни Настены дома не оказалось. Он уже успел заметить двух зарубленных мужиков, и на сердце его потяжелело. Что же произошло, Господи?! Где мать и Настена?
Иванка поторопился к избе тестя, коя уже догорала. Вокруг галдели мужики, растаскивали баграми оставшиеся в целости нижние бревна, а удрученный Слота сновал вокруг пожарища и так же, как зять, горестно раздумывал о своей многочисленной семье.
90
Друкари — печатники, работники типографии.
91
Кромешники — так в народе прозвали опричников, всего скорее от слова «кроме», то есть, всё, что кроме земщины, принадлежит опричнине.
Конец ознакомительного фрагмента.
Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.
Смотрите другие книги, где автором является Замыслов Валерий Александрович
А вообще вы любите жанр Прочая литература, так как читали уже вот столько книги: 1