Страница 128 из 131
Комментарий к Воссоединение. Эйвери
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c846419/v846419028/20cc13/cl0-v0aZaQ8.jpg
Дни проходят. Эйвери сама себе кажется тенью. Она ест и спит, разговаривает с Шерил и учится у неё, как быть хозяйкой дома, если у тебя нет десятка слуг, но всё равно чувствует, будто в любой момент может сорваться. Проходит неделя с отплытия «Леди Энн», а ей кажется, будто галеон вышел из порта целую вечность назад. Шерил, даже если волнуется, не подает виду — в соседнее крыло вселяются новые постояльцы, прибывшие из Франции, и хозяйка занимается их обустройством и составлением нового меню.
Эйвери ненавидит быть бесполезной, и поэтому пытается помочь, как умеет — рассказывает Шерил, что французы предпочитают на завтрак или на ужин, применяя, наконец-то, знания, вложенные в голову матерью. Кухарка в поместье отца знала все эти рецепты, но Эйвери, конечно, не интересовалась ими. Впрочем, Шерил благодарит за помощь и смеется, что если есть названия блюд, то рецепты выяснить у французских переселенцев не составит труда.
Но если днем Эйвери всегда может найти себе занятие, то ночами она плачет, потому что страх протягивает щупальца из тьмы, скапливающейся в углах. Что, если Рыжий Эд, Лиам и Мануил потерпели поражение? Что, если Гарри успели повесить до их прибытия? Что, если Паулу не смогут найти и возвратить на Тортугу?
Она не должна думать об этом. Это же Гарри, он вернется, он обязательно вернется. И вернет Паулу. Разве может быть по-другому?
«Он говорил, он знает, что делает, — шепчет внутренний голос, и, хотя Эйвери знает, что с ней говорят её страхи, не слушать их тяжело. — Он говорил… но он не знал»
— И он за это ещё получит, — всхлипывает Эйвери, уверенная, что, стоит Стайлсу ступить на землю Тортуги, он получит от неё за вранье.
И черт с тем, что она якобы леди. У леди мужья — не пираты, а племянниц не похищают британские солдаты, чтобы возвратить в семью, которой эта племянница принадлежать не желает.
Её сердце болит, ему мало места в грудной клетке, и слезы душат, а горло сжимает ледяная рука. Ночь за ночью Эйвери снится Гарри, болтающийся на виселице, и она просыпается в холодном поту. Она понятия не имеет, когда успела полюбить своего мужа так сильно — просто приняла это, и теперь ей страшно потерять человека, которого она так неожиданно обрела. Эйвери не знает, как будет жить без Гарри. Без Паулы. Хватит с неё потерь. Но разум продолжает нашептывать, что «Леди Энн» могла не успеть приплыть на Ямайку вовремя, и всё, что останется Эйвери — воспоминания о коротком периоде счастья.
И, возможно, ребенок. Эйвери четко знает, когда у неё должна прийти кровь, и срок запаздывает. Разумеется, это может быть из-за долгого путешествия на корабле и постоянного волнения, но Эйвери знает… чувствует, что в ней зародилась маленькая жизнь, и она молится каждый вечер, чтобы это было так. О деторождении она знает совсем мало, но женщина создана, чтобы дарить жизнь, и, значит, жизнь будет подарена.
Эйвери плачет, не будучи уверенной, что Гарри всё ещё жив, но улыбается, думая, как много сможет рассказать сыну или дочери о нём.
Всё, что ей известно. Всё, чем Гарри делился, и всё, что она сама смогла понять и осознать. Она расскажет ребенку, что мир не так однозначен, и в нём так много серых пятен и неясностей, расцветить которые можно лишь благодаря своему опыту. Эйвери кладет руку на живот и молится, чтобы Гарри вернулся на Тортугу. Вернулся к ней, ведь ребёнок не должен расти, не зная своего отца. И, что не менее важно, сама Эйвери хочет, чтобы Гарри был рядом. Чтобы он возвратился домой. Чтобы Паула тоже вернулась домой. Она не хочет, чтобы родные жили для её сына или дочери только в воспоминаниях.
Если этот ребёнок, конечно, есть. Она мало знает о первых признаках беременности, кроме отсутствия крови, и ей не с кем поговорить об этом. Разве что с Шерил, хотя у жены Лиама тоже нет детей, но она старше, а, значит, ей известно больше. Эйвери ощущает неясный, мутный страх — возможно, этот страх испытывает любая женщина в её ситуации, но Эйвери не была бы собой, если бы не приказала себе перестать трусить. Быть может, ребёнка нет. Нужно ждать, а не трястись. Поводов для волнений у неё достаточно.
Впрочем, своими подозрениями она с Шерил всё-таки делится. Та хмурится.
— Тебя тошнит? Ты не можешь смотреть на определенную еду? Быть может, у тебя болит грудь?
Мама упала бы в обморок, услышав подобные вопросы. Да ради Бога, она бы упала в обморок, ещё узнав, за кого Эйвери вышла замуж! Эйвери сама чувствует, как предательски краснеют у неё щеки, ловит насмешливый взгляд Шерил и качает головой.
— Пока что ничего подобного, — и оказывается, что признаться в этом совсем не страшно.
Шерил улыбается.
— Значит, нужно подождать. Если ты беременна, то расскажешь Гарри об этом сама.
Эйвери неосознанно кладет руку на живот. Фраза «…если он возвратится» повисает в воздухе, и хочется встряхнуть себя, надавать пощечин: пусть это неаристократично, зато действенно. Гарри вернется. Он должен вернуться.
— Лучше иди отдыхать, — советует Шерил. — Отдых тебе нужен в любом случае.
Днём Эйвери отправляется вместе с Прис на рынок, чтобы выбрать рыбу к столу — не потому, что Прис нужна помощь, а потому, что днём, когда тоска отступает, мир открывается для Эйвери с новой стороны. Быть может, она и научилась быть женой, но ей предстоит научиться быть хозяйкой в доме, который у них обязательно будет. При свете дня в это очень легко верить, и Эйвери верит, ибо ей остается только вера. И надежда.
Прис покупает рыбу и шумно торгуется с рыбаком, когда Мэйс прибегает — взмыленный, но довольный.
— «Леди Энн» возвратилась в порт, — едва отдышавшись, выдает он, и на его чумазом лице светится широченная улыбка. — Только что!
Прис вскрикивает и едва не роняет корзинку с рыбой.
Эйвери моргает растерянно: до неё не сразу доходит, что значат слова Мэйса. Она слышит, что он говорит, но смысл будто теряется за вязким туманом абсолютного неверия в происходящее. «Леди Энн» в порту? Они вернулись… вернулись. Слово бьется в голове громче церковного колокола. У Эйвери в голове тысяча мыслей: что, если Гарри не с ними? Что, если они не успели и вернулись с плохими вестями?
А потом она просто подбирает юбки и, наплевав на дальнейшие планы, бежит в сторону порта Тортуги — того самого, где пришвартовываются все пиратские корабли. Она бежит по улицам, задыхаясь в кажущемся тяжелым платье; ноги путаются в юбках, а сердце бешено колотится в груди. Только бы Гарри вернулся с ними, только бы он возвратился…!
Улицы Тортуги полны людей, как и всегда. Эйвери едва не сбивает кого-то с ног, ей вслед ругается парочка пиратов, направляющихся в таверну, чтобы залить глаза пораньше. Запах улиц забивается ей в ноздри — наплевать. Эйвери почти падает, поскользнувшись в грязи, но удерживает равновесие, и снова бежит. Она не может и не хочет возвращаться домой, чтобы ждать новостей там. Она должна знать. Просто должна узнать первой.
Эйвери прибегает в порт, — сердце уже бьется где-то в горле, дыхание сбито, воздух обжигает легкие, — и видит, что знакомый гордый силуэт «Леди Энн» вырисовывается на фоне яркого неба. От борта отделяется шлюпка, и матросы гребут к берегу. Эйвери щурится — солнце, как назло, бьет в глаза и не позволяет разглядеть, кто там, а потом она видит знакомые длинные волосы, кудрями падающие на плечи, и, Боже, ей хочется смеяться и плакать одновременно, пока что-то внутри всё еще не ве-рит.
Когда Гарри оказывается на пристани, Эйвери чувствует, что у неё слабеют колени. Вновь путаясь в юбках, рыдая и всё-таки смеясь от облегчения, она влетает к нему в объятия, и опять плачет, колотит его по плечам кулаками и снова смеется.
— Ты! — она бьет его по груди, всхлипывает. — Ты обещал, что всё будет в порядке! Ты говорил, что знаешь, что делаешь!
Гарри смеется. У него усталое лицо, и щеки покрыты щетиной, которая колет губы и пальцы, а на щеке — подживающая ссадина, и длинная царапина вдоль виска. Эйвери бесит, что он хохочет, и она колотит его по плечам, целует его и опять бьет, а он не особенно сопротивляется, отлично понимая, что обещал вернуться — и не вернулся, и у неё полное право злиться. Но потом всё же перехватывает её запястья, тянет к себе и шепчет: