Долгая история

====== Супы и зелья ======

— Умеешь ты жить красиво!

— Никакого умения у меня нет, а обыкновенное желание жить по-человечески.

(с) М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита

Снег этой зимой мёл, не переставая. Как всегда взяв неспешный разгон с пасмурного и по-осеннему дождливого декабря, к началу февраля предместье Питера утопилось в сугробах уже по самые уши, а вечно запотевающие высокие окна дома регулярно покрывались снаружи морозными росписями, за которыми весьма смутно проглядывалось, что происходит на улице. Впрочем, сама зима была тёплой, поэтому всё это дело регулярно таяло к вечеру, подмерзало под утро, мело днём и снова таяло к вечеру в лучших традициях современного климата данных широт. Вследствие этого двор, на состояние которого проще было плюнуть — что с успехом и было сделано, — чем привести его в надлежащий благородный вид дольше, чем на пару часов, в это время года стабильно выглядел как поле битвы, причём такой, где проигрывали обе стороны и спешно отступали, оставляя за собой канавы, траншеи, оборонные валы и обозы с ранеными. С приездом же домой на зимние каникулы всей великовозрастной оравы он приобретал и вовсе плачевный вид, дополняясь следами снежных побоищ, сломанными ветвями яблонь, вязов и старого многострадального клёна, экспериментальными катками из неудачных попыток расширить пятым измерением замёрзшие лужи и снежными изваяниями Поклёпа (довольно схожими с оригиналом) в найденных на чердаке кружевных панталонах какой-то маминой прапрабабушки.

Большую часть каникул проторчав вне дома, начиная со двора и лопухоидного коттеджного городка неподалёку, заканчивая Питером и всевозможными «гостями», под конец все, как водится, резко вспомнили, куда и зачем, вообще-то, приехали. Так что в последние дни каникул детей и взашей невозможно было выгнать из дому. С тем же упорством, с которым они стремились податься оттуда восвояси, все трое теперь бесцельно шатались по дому, валялись на диванах, возились с младшим братом и крутились на кухне, так что это стало надоедать даже Тане, которая, за долгие годы привыкнув к постоянному суетливому дурдому вокруг, после поступления всех старших в Тибидохс периодически ощущала определённую нехватку людей на один квадратный метр жилплощади.

Мелкий снег трусил за покрытыми испариной окнами. Таня, свесив ноги, сидела на кухонной тумбе и, упершись ладонями в край, препиралась со своим перстнем.

— …Старших всех распустила и Леопольда распустишь! Всё у тебя хиханьки да хаханьки! Ребёнка нужно приучать к дисциплине. Вот моя матушка, упокой Лигул её душу да из Тартара не выпускай, порола меня розгами три раза на дню — и это за хорошее поведение порола, чтоб даже думать больно было, что будет, если я хоть что-нибудь этакое скверное выкину!..

— Дед, отстал бы ты уже от меня, а. Мне сорок два года, и я сама знаю, как воспитывать своих детей!

— Ой, посмотрите на неё, сорок два! — умилился дед. — Ха! Да ведьме с твоим магическим потенциалом хоть двадцать, хоть сорок, хоть сто сорок — в зеркале не отличишь! А ты вообще психологически из подросткового возраста только пару лет назад вышла!

Вышеупомянутая ведьма поражённо вскинула брови. Вот это была уже явная гиперболизация реальности!

— Я вообще поражаюсь, как ты ещё умудрилась кого-то хоть как-то воспитать.

— Да? — приятно удивилась Таня. — Ты же только что сказал, что я не умею воспитывать. И вообще детей распустила: сейчас одна пойдёт Жуткие Ворота открывать, а другие свистнут у Кощеева коня и ускачут с цыганским табором в закат. И Лео с собой прихватят! — она, прищурившись, уставилась на перстень.

— Кто сказал? Я сказал? — с не меньшей горячностью возмутился Феофил. — А ты на меня разговор не переводи! И на моих правнучат тоже не клевещи — ишь, языкатая! К любому слову прицепишься. И как тебя муж только терпит? Да если бы твоя бабка себе такое позволяла, я б на второй день после свадьбы её верёвкой обмотал и в речку кинул. И бежал бы со всех ног, не оглядываясь — пока не выплыла. Да-c, вот так вот!

Таня, чуть покачнувшись, расхохоталась, откинув с лица курчавые пряди. Послушать вечные возмущения деда — так и она ужас, какая мать, и Глеб не муж, а тиран, и все дети их уже одной ногой в Дубодаме. При этом дед любил её больше сына (в чём однажды весьма сентиментально признался, но после сослался на старческий маразм), плевался красными искрами от возмущения и отказывался накладывать заклинания, если внучка ссорилась с мужем, а их детям в многогранном сознании прадеда моментально прощались те прегрешения, которые не сходили им с рук даже перед чересчур пофигистичными в плане наказаний родителями. В довершение всего, любимой песней Феофила Гроттера, после арии о полном неумении Бейбарсовых воспитывать детей, была ода о том, что количество детей в семье в его времена начиналось от десяти человек, и он требует уважать эту традицию.

Так что, несмотря на всю привязанность к деду Феофилу, Тане иногда нещадно хотелось выкинуть свой перстень в ближайшее окно. Особенно когда Бейбарсов начинал спекулировать услышанным.

Впрочем, сейчас она только спрыгнула с тумбочки и, скрутив в рыжий пучок длинные непослушные волосы, принялась сосредоточенно регулировать огонь под кастрюлями на печке. Перстень ещё с полминуты поворчал какие-то неразборчивые нравоучения на латыни и — умышленно или нет — затих ровно к тому мгновению, как в кухню, вгрызаясь в раздобытый неизвестно откуда персик, вошла Софья, на ходу беспечно проведя рукою по широкой дубовой столешнице.

— Привет. Это что? — старшая дочь с любопытством указала мизинцем (остальные пальцы держали персик в плену) в сторону пыхтящих на печке кастрюль.

— Отворотное зелье и бульон, — Таня, смахнув с лица выбившуюся прядь, принялась рыться в соседнем шкафчике, выискивая банку с остатками гномьего порошка.

— И где что? — Софья, уже расправившись с персиком, отёрла сладкие руки о валявшийся на столе передник и с научным интересом приподняла крышки, сравнивая содержимое. На вид обе бурлящие субстанции отличались мало. Вместе с вырвавшимся на свободу паром кухню заполнил стойкий запах лавра.

Таня усмехнулась, через плечо оглянувшись на дочь.

— Я, конечно, достоверно не знаю, как там с преподавательскими способностями у Клоппа в наши дни, но подозреваю, что ко второму курсу магспирантуры по зельям он уже научил вас, как отличить одно от другого. Так что вперёд!

Софья фыркнула — склонившись слишком низко над первой кастрюлей, она вдохнула изрядное количество витавших в дыму специй. К тому же, кончик её рыжего, неугомонными завитками торчавшего во все стороны хвоста едва не булькнул с плеча в кипящее варево.

— В этой зелье, — не без самодовольства изрекла она, постучав ногтем по ручке крайней от матери кастрюли. — Пузырьки на свету оранжевым отливают — это из-за мандрагоры.

— В отворотное зелье же добавляют мандрагору, да? — тут же озадачилась дочь, чуть сдвинув широкие брови и что-то сосредоточенно вспоминая.

— Мандрагору или болиголов, — согласилась Таня, наконец отыскав нужную банку, и на глаз бухнула в зелье чайную ложку синеватого порошка. Как две капли воды похожая на бульон жидкость вспенилась и приобрела малиновый оттенок. В кухне, смешавшись с ароматом лавра, почему-то запахло жжёным молоком.

— Но лучше мандрагору, — после паузы уточнила ведьма, поворачиваясь к дочери и подтягивая вверх рукава синей рубашки.

Несмотря на зиму за окном, в просторной, но натопленной и затянутой паром кухне было настолько жарко, что Софье тоже хотелось, как минимум, стянуть широкую домашнюю кофту и закатать штаны до самых колен. Впрочем, она сделала только первое, пристроив кофту на спинку одного из стульев.

В одной липнущей к спине майке Софья деловито подтянула к себе досточку и принялась нашинковывать для отворотного зелья засушенные уши летучих мышей. К приготовлению томящегося на соседней конфорке супа она ровно никакого интереса не проявила. «Ну-ну. Сами такими были», — дёрнув уголком губ, подумала Таня. Не мешая дочери, она молча сгребла из овощного ящика лук с морковкой и принялась возиться с зажаркой.