Сдать оружие

Всё несерьёзно и всё не всерьёз

Линия жизни становится строже

Плачем от счастья, смеёмся до слёз…

Мы так похожи:

Смотрим друг другу в глаза

— И мороз по коже. (с)

Первая пуля прошла навылет через плечо. Со второй уже не так повезло: застряла где-то в боку, где конкретно — Алиса потом так и не потрудилась узнать у врачей, добрых три часа прокопавшихся в её кишках на операционном столе. Что она знала только: кровь из неё хлестала, как из зарезанной свиньи. Перед тем, как отключилась, вяло подумала, что гематогеном такую кровопотерю не зажрёшь.

При воспоминании о еде стало тоскливо, хоть вой. В первые несколько суток после операции есть ей не давали — только лили бесконечные капельницы с какой-то медицинской бурдой и поили чем-то безвкусным и жидким, напоминавшими бульон разве что своим агрегатным состоянием. Короче, никаких тебе бургеров, шаурмы и шоколада — так что Алиса была злая как чёрт. Ещё эти поганые прозрачные трубки и иголки везде, мигание и монотонный гул аппаратуры… Хотелось выдернуть из вены все непредусмотренные в ней природой металлические предметы, выпутаться и сигануть в окно к ебаной матери: на крышу пристройки этажом ниже, а оттуда на землю — и дёру. Сначала к Грише, а потом с ним в какой-нибудь бар и по пиву, или ещё чему повысокоградуснее.

От немедленного осуществления этого плана Рыбкину удерживало исключительно то, что покидать больницу, чтобы добраться до Измайлова, ей не требовалось: Гриша, плотно сжав челюсти, широко расставив ноги и наклонившись вперёд, сидел на стуле возле её койки. Сидел сегодня, как и вчера, как и позавчера — колупаясь в телефоне, отсиживал все часы посещения так добросовестно, будто ему платили по сотке баксов за каждые десять минут.

— Гриш, у тебя чё, работы нет? — раздраженно поинтересовалась Рыбкина, ёрзая на подушке. — Ну чё ты тут высиживаешь, я не пойму — золотое яйцо? Ты меня вроде развлекать должен, но ты уже заебал своей каменной физиономией мне окончательно настроение поганить! Тебе три врача подтвердили, что с восьмидесятипроцентной вероятностью я уже не сдохну. За это время лучше бы нарколыг этих накрыли…

— Накрыли, — прервав её, кивнул Измайлов, разглядывая стеклянный флакон капельницы. — И без меня накрыли и закрыли. Поразительно, но вся работоспособность полиции Барвихи на нас двоих не держится, Алиса — наши парни ну очень за тебя обиделись. А я поболтать с этими суками лично ещё успею… — скрипнув зубами, с каким-то мрачным предвкушением закончил Измайлов и перевел взгляд на Рыбкину. — Ты мне важнее, Алиса. А ты, блять, продолжаешь подставляться под пули! Куда мне в следующий раз приехать — в морг, мм?

Ноздри Гриши бешено раздулись.

Рыбкина сдержалась, чтоб не закатить глаза — ну нихрена себе, терпел целых два дня до того, как закатить истерику! Видно, ей реально полегчало — хотя шов под повязкой болел как последняя тварь, при каждом движении как будто тяжёлым ботинком в живот кто-то пинал.

Алиса сдвинула брови и прекратила шевелиться. Гримаса боли исказила её лицо всего на секунду, но Гриша среагировал так же быстро, оборвав себя на полуслове.

— Ты как, нормально?

— Лучше всех, — скривила губы Рыбкина, следя за ним взглядом.

— Потом поговорим, — вдруг, к Алисиной радости, передумал Измайлов и поднялся на ноги.

— Раз тебе моя рожа уже надоела, — рывком оставляя стул к стенке, вздохнул и продолжил он, — прокачусь-ка в участок, навещу макак в обезьяннике. После вернусь.

— Что-то мне подсказывает, что часы посещений к тому времени уже кончатся.

Измайлов криво улыбнулся.

— Сказал же: вернусь.

Он быстро наклонился над ней, упершись ладонью в подушку над Алисиным плечом, и прижался теплыми обветренными губами к её лбу. Едва он отстранился, Алиса коротко кашлянула.

— Измайлов, не гони… Не покойницу целуешь.

Гриша снова наклонился к её выжидающе приоткрытым губам и присосался к ним на целую минуту.

— Увидимся, Лисёнок, — проведя рукой по её всклокоченным волосам, напоследок подмигнул он.

На выходе из палаты Измайлов едва не столкнулся с симпатичной медсестричкой — он её здесь уже видел.

— Упс!.. Прошу прощения, мадемуазель!

Медсестричка, поглядев на него, зарделась аки маков цвет и поправила заколотые волосы, но Измайлов даже не обратил на это внимание. Что ему медсестрички, когда он влюбился в камикадзе! Тьфу ты бля, никаких нервов не останется!.. Мало ему отбитых выходок Ники пару лет назад было, так та теперь пост сдала — эта пост приняла, или что? Хотя Алиса всегда такой была — за это он её и любил, в том числе. Но нельзя же прям так, ну бля, ну нельзя!.. Сколько за последний год он ей выговоров, официальных и неофициальных, делал за то, что она не дожидалась подкрепления?! Чтоб конкретно эту горбатую исправляла могила, он был не согласен. Категорически. Ни за что.

— Гриш!.. — напряженно окликнула его Рыбкина с койки.

Измайлов сунул голову обратно в палату. Медсестра меняла капельницу.

— Слушай, ты там в обезьяннике того… Полномочия не превышай, — как-то серьёзно договорила она, сузив на него глаза.

Майор сжал свободную руку в кулак. Кулак уже чесался, предвкушая встречу с чужими небритыми подбородками.

— Ты серьезно, Рыбкина?

Алиса задумалась. Сама бы она, конечно, без вопросов их отмудохала, но чтоб Гриша подставлялся даже при условии, что ему наверняка ничего не будет…

— Ладно, хуй с ними — парочку раз можешь превысить! Скажи, это от меня.

Два огнестрела болели, сука, всё-таки сильно. Хотелось возмездия. И жрать.

***

Через две невероятно нудных недели в стационаре, откуда она вырывалась с боем вопреки рекомендации лечащего врача и под честное Гришино слово, что он будет регулярно возить её на осмотры и оставшиеся процедуры, и ещё две — дома после выписки, Алису наконец выпустили на работу. Очень вовремя: валяться на диване, сёрфить сеть и по целым дням ждать Измайлова Рыбкина уже успела подзаебаться.

Но интересных дел в участке, к её разочарованию, в понедельник вообще не было — так, бумажная волокита и одна кража со взломом, где на месте буквально через полчаса выяснилось, что недавно приобретенный подлинник Рембрандта пострадавший спёр сам у себя, будучи в состоянии глубокого алкогольного опьянения с последовавшей полной амнезией. Вернее сказать, даже не спёр, а в приступе подогретой градусом мнительности тупо снял со стены и сунул в свой же сейф. Ну, а со взломом всё это дело протекало потому, что где-то по пути он посеял ключ от кабинета и, расстроившись, вышиб дверь (банкир был мужчиной представительной массивной наружности и имел за плечами пять лет восточных единоборств). Короче, марку употребляемой им водки Алиса на всякий случай запомнила и на будущее решила не пить.

Вследствие этого, с работой они закончили рано и к пяти уже были дома. Рыбкина дёрнула дверцу кухонного шкафчика, чертыхнулась, заглянув внутрь, и полезла в соседний. За полгода, что она жила с Гришей, она упорно не могла запомнить, где в этом доме кофе. Измайлов не помогал, как будто специально каждый раз суя банку в новое место. Бесило.

Кофе наконец обнаружился — на этот раз в тумбе снизу. Наклоняясь, Алиса поморщилась и инстинктивно схватилась за бок. Швы давно сняли, рана зарубцевалась, и даже от неудобного бандажа Алиса уже избавилась — и всё равно при резких движениях иногда становилось неприятно. Рыбкина от души надеялась, что это пройдет, иначе сигать через заборы и с разгону выполнять прочие элементы уличного паркура во время преследований будет уже не в кайф.

Измайлов вырос рядом как из-под земли.

— Опять болит? Дай посмотрю.

— На что — на мои сексуальные шрамы? До вечера потерпишь, я не в настроении, — отшутилась Алиса, выпрямляясь с банкой растворимого кофе в руках, и движением головы откинула светлый хвост за спину. Затем щёлкнула кнопку электрочайника (кофеварку она принципиально недолюбливала).

— Не парься.

— Не буду, — с руками в карманах задумчиво кивнул Гриша, отходя и опираясь поясницей о край стола. — Сдай оружие и удостоверение.