Сдать оружие

Его твердый и непоколебимо спокойный начальственный тон огрел Рыбкину будто пыльным мешком по голове.

— Что? — недоверчиво сощурилась она, снова оборачиваюсь к майору. Да ей послышалось, наверное!

— Ты слышала, что я сказал, — хмуря светлые брови, но с теми же бесящими интонациями, не терпящими возражения, произнес майор Измайлов и повторил, глядя ей в глаза: — Капитан Рыбкина, приказываю сдать мне свое оружие и полицейское удостоверение.

— И на каком это основании?! — прошипела Алиса, мгновенно разъяряясь. — Ты не можешь меня уволить! Я только что вышла с больничного, и я всё ещё твой лучший опер!

— Ты — моя лучшая девушка, — с нажимом возразил Гриша и энергично потёр ладонями лицо. — Ты — человек, которого я пиздец как сильно люблю. И у меня тормоза слетают, когда я думаю, что я каждый день имею все шансы тебя так тупо потерять — в перестрелке за блядскими гаражами!.. Не злись, Алиса. Знаю, мы давно «в поле», но в этот раз ты вот так, вот, блять, настолечко была… — Гриша почти сомкнул большой и указательный палец и громко, расстроенно цыкнув, не стал договаривать.

— А ты же лезешь на рожон, постоянно! Опять, опять и, блять, опять! И внимать голосу разума и осторожности, по всей видимости, не собираешься. Ты даже подкрепления не способна дождаться! Что мне ещё делать? — разведя руками, вопросил он.

Алиса облизала нижнюю губу. Затем скрестила руки на груди и дёрнула худым плечом.

— Ну не знаю, Гриш. Может перестать быть ебаным лицемером для начала? — ледяным тоном предложила она.

— Лицемером? — просто охуел Измайлов. — Рыбкина, да я!..

— Да-да, ты! — перебивая и кивая как будто сама себе, огрызнулась Алиса.

Ладонью она рассеянно потёрла шею в том месте, где из ворота куртки выглядывали переплетенные змея и дракон, и сузила на него хищно поблескивающие глаза.

— Ты вот перед этой своей охуенной речью, ты как, хорошо подумал, м? А ты, случайно, не забыл, как я вообще оказалась «в поле»? Да я, изначально, только из-за тебя в ментуру и пошла! — гаркнула Алиса, перпендикулярно тыкая пальцем в пустую поверхность кухонной тумбы, как будто ставя точку в восклицательном знаке. — Я хотела стать как ты, помочь тебе! Ловить и наказывать всяких уродов, сделать хоть чью-то жизнь лучше своей, как-то отплатить, блять, свой долг обществу, не знаю!.. Но прежде всего: ради тебя, Измайлов, и ты это знаешь! Не нравится моя работа? Посмотри в зеркало.

Алиса сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и мотнула хвостом.

— Гриш, ты же знаешь: мы с тобой, ну — мы одинаковые! Пушки, погони, мордобои и всякие мрази, закрытые за решеткой, а не шляющиеся по улицам — нас это прёт! — она развела руками. — Это наше. И у нас классно получается! И чем лучше получается, тем рискованнее для нас становится вся эта хуйня. Быть опером — это реально опасно. Никто не спорит: это работа, на которой могут убить. Я прекрасно знаю, Измайлов. Я пиздецки ясно отдаю себе в этом отчёт, не надо лекций.

Она сжала губы в тонкую линию, буравя его тяжёлым взглядом.

— Хочешь знать, почему я не жду грёбаного подкрепления? Не-не, ты там сиди, я тебе сейчас объясню!.. Думаешь, мне это всё хиханьки и, блять, хаханьки? Думаешь, мне своей жизни не жалко? Ну она, по большей части, не фонтан была, конечно, но подышать воздухом подольше мне не меньше остальных охота!

Алиса снова сделала паузу, в которой сосредоточенно теребила пальцами ткань ветровки на локте. Затем сглотнула.

— Я так редко вызываю подкрепление, потому что мне каждый раз страшно, что примчишься ты и подстрелят тебя, — наконец припечатала она. — Как тогда, давно, с Никой. Так что, Измайлов, не тыкай в меня моей грёбаной работой — она точно такая же, как и твоя! Работа опера, на которой, как бы ты ни был осторожен, ты можешь в любой момент сдохнуть. И до тех пор, пока ты не сдашь пушку и удостоверение, я буду продолжать её делать, потому что, несмотря на всё, мне она нравится не меньше, чем тебе!

В кухне повисла гнетущая тишина.

— Ага, — спустя несколько мгновений Гриша мрачно шевельнул челюстью и кивнул. — Вот так значит, да?

На Алису он не смотрел, сосредоточенно разглядывая что-то за не зашторенным окном.

— Ага, — ехидно передразнила Рыбкина. — Ну что, всё? Разговор окончен?

Не дожидаясь очевидного подтверждения, она отвернулась и открутила крышку банки — в нос ударил убойный запах самого дорогого растворимого кофе, который Измайлов только нашёл в супермаркете. Краем глаза Алиса уловила, как Гриша выпрямился у неё за спиной.

Что-то громко грюкнуло. Рыбкина поставила банку и настороженно обернулась через плечо.

Гриша по-прежнему стоял у стола. На длинной отполированной столешнице красного дерева лежали его пистолет и кобура.

Под вопросительным взглядом Алисы Измайлов полез в задний карман джинс и, достав оттуда свое полицейское удостоверение, кинул на стол рядом с оружием. «Корочка» тихо хлопнула.

Не говоря ни слова, Гриша вышел из комнаты. В тишине дома пару минут были слышны только его шаги.

Не успела Рыбкина решить, что, твою мать, здесь происходит, и стоит ли идти за ним — как майор уже вернулся с двумя чистыми листами А4 и авторучкой, зажатой в кулаке. Шумным рывком отодвинув стул, Гриша Измайлов уселся за стол, подтянул к себе одну из бумажек и, щелкнув ручкой, принялся размашисто писать.

— Ты что?.. Измайлов, ты чё там пишешь? — вкрадчиво и недоверчиво протянула Алиса, приближаясь к столу.

— Чё-чё — рапорт на увольнение, Рыбкина! Присоединяйся!

Алиса и вправду села, кончиками пальцев медленно потянула к себе пустой лист.

— Гриш… Ты это сейчас серьёзно?

— Серьёзнее не бывает — я уже Володе смс-ку отправил! Он мне третий раз на мобилу наяривает, видно счастью своему поверить не может! — не отрываясь от своего занятия, Гриша левой рукой достал из куртки айфон и в подтверждение кинул на стол экраном вверх. Там и правда сквозь беззвучный режим настойчиво пытался прорваться к мятежному сознанию майора Измайлова полковник Яковлев.

— Ха, прикольно! — довольно откомментировал Гриша. — Чуйка у него, что ли, из вечной комы вышла. А когда я развести его четыре раза пытался, что увольняюсь — не вёлся, гад! Всё бубнил «Господь не мог мне так быстро отпустить все мои грехи, И-Измайлов!» и «Изгнать демона может лишь священный ритуал экзорцизма, И-Измайлов, а из церкви сегодня ещё не приезжали!»

Алиса стянула резинку с хвоста и, упёршись локтями в стол, взлохматила волосы.

— Гриш, ну погоди… Нельзя же так сходу увольняться, — негромко и серьёзно возразила она.

Измайлов быстро глянул на неё поверх исписанного листа и усмехнулся:

— Не боись, Рыбкина: первое время как-нибудь на мои пару миллионов чистого дохода в год протянем!

— Да при чём тут деньги, Гриш? Ты всю жизнь в полиции. Ты любишь свою работу.

— Люблю, — серьёзно подтвердил Измайлов. — Но тебя я люблю больше.

Он проверил на телефоне дату и поставил широкий росчерк подписи в углу листа.

— А теперь я спрашиваю тебя, Рыбкина, и спрашиваю один раз, — Гриша положил обе ладони на стол и, выжидающе уставившись на Алису, размеренно и спокойно произнес: — Кого ты любишь больше: меня, или своё полицейское удостоверение?

Рыбкина, сцепив зубы, долго смотрела через стол в его голубые, почти синие глаза. Затем выпрямила спину, расстегнула и стащила ветровку, отстегнула спрятанную под ней кобуру с «глоком». Вытащила из внутреннего кармана удостоверение, и всё вместе скинула на стол поверх Гришиных вещей.

— Ручку передай.

Пока Алиса, сменив только имя и звание, копировала своим ещё более кошмарным почерком его рапорт, Измайлов заварил ей кофе и опустил большую матово-белую чашку на подставку рядом. Со смешанным чувством тоски и — странно! — облегчения нарисовав внизу свою подпись, Рыбкина успела сделать один обжигающий глоток прежде, чем второй встал у неё в горле.

— Выходи за меня.

Алиса закашлялась, чуть не заляпав оба заявления. Затем обернулась на стуле и задрала голову к Измайлову, стоявшему за её спиной. Она вроде как ожидала ехидной мины на его физиономии, означавшей очередную его тупую шуточку, но Гриша только едва-едва улыбался, изучая её странным «святящимся» взглядом. Не похоже это было на прикол.