Страница 37 из 73
Зоя, теперь уже законная жена, подошла к мужу и сказала:
- Поезжай-ка в общежитие досыпать. Я не хочу оставлять тебя здесь, чтоб ты лез ко мне. Первая ночь у нас будет там, на квартире, которую ты снял для нас. Мать не должна ничего видеть, ничего знать. Простыня должна быть в крови, а где я возьму эту кровь?
- А чего знать, чего видеть? - удивился Женя. - Ты же девушка и если будет простынь в крови, это ведь естественно. Так оно и бывает.
- Дурачок, ты ничего не понимаешь. Я же тебе уже сказала, я такая страстная, такая страстная, кричать начну, волосы на себе рвать, а, может, и тебя лысым сделаю, мы вдвоем начнем кричать от радости и боли, мать перепугается. Короче, иди, не нервируй меня. Я тоже тебя хочу. Сейчас, как ухвачусь, оторву, а ты, ни без чего, поедешь в свое общежитие. И будет тебе - грош цена. Уезжай, пока не поздно, слышишь, хорек невоспитанный? - она надвинулась на него грудью, теперь уже не женской, а грудью жены, милицейской дочки.
Женя перепугался, захлопал глазами, оделся и вместе со всеми гостями отправился в центр города, а оттуда еще пять километров до общежития.
Гости молчали, никто не спрашивал Женю, что случилось, почему он не остался. Только Таня взяла его под руку, тесно прижалась к нему и шепнула на ухо: мне жалко тебя.
- Если ты меня действительно жалеешь, останься со мной, я брошу все, и мы уедем на край света, - шепнул он ей на ухо.
- Чудак, так это не делается. Ты мог бы раньше мне сказать эти слова, но ты не мог сказать мне этих слов. А теперь ты говоришь так, от отчаяния. Я не знаю, чтобы я сделала, если бы мой муж выставил меня в первую же брачную ночь?
- Все, я больше к ней не вернусь. Никогда.
- Вернешься. Она сама за тобой завтра приедет. Ты любишь Зою. Ты и сейчас любишь ее. Она хорошая сучка. У нас на курсе никто не любит ее. Ты сам по собственной воле попал к ней в зубы. Теперь будешь расхлебывать. Много кровушки она тебе попортит. Все еще впереди.
- Таня, не говори никому ничего, хорошо?
- Можешь спать спокойно. Я бы так никогда не поступила, как она. Зоя - героиня твоего романа двадцатого века, в девятнадцатом таких не было. Правду ты говорил: любовь слепа...
4
Он добрался до своего общежития с восходом солнца. Сна, как ни бывало. Куда идти? В Ботанический сад. В Ботаническом саду - ни души. Все граждане, от мала до велика, находились сейчас на первомайской демонстрации, в центре города, проспекте Маркса. С плакатами и транспарантами в руках выражали поддержку политике КПСС и советского правительства, кричали "ура" и покупали газированную воду в палатках специально расставленных вдоль всего маршрута грандиозной демонстрации.
Женя зашел в буфет Транспортного института, съел бутерброд с колбасой и направился в общежитие. Он впервые испытал радость от той свободы, которая у него была сейчас.
"Нет, я эту свободу уже не променяю ни на что, я лучше останусь один, как-нибудь проживу. Я больше никогда-никогда не женюсь. Женитьба это дурное дело: она не может принести счастье".
Но у входа в общежитие его уже ждала Зоя во всей своей распутной красе.
- Ну что ж, муженек! Я знаю, как ты тоскуешь по мне, и поэтому приехала за тобой. Я вся уже горю, я так тебя хочу, места себе не нахожу. Я уже пожалела, что отправила тебя досыпать в общежитие. Мать сразу заснула, да так крепко, хоть стреляй. Мы могли любить до потери пульса, я могла кричать от боли при потере девственности, сколько угодно, - мать ни за что бы ни услышала. Ты не обиделся, мой золотой, что я тебя, может, несколько грубовато вытолкала из дому, хоть ты уже имел на меня полное право? Я теперь - твоя, а ты мой до гробовой доски, ты понимаешь это? Ты должен не ходить, а летать от счастья. Но я думаю, что ты, после первой брачной ночи, будешь летать, счастливчик. Лишь бы мне не было очень больно. А это отдельная комната у хозяев, а то мало ли, как может получиться: хозяева могут подумать, что ты меня душишь, и еще прибегут, а мы в это время...ну, ты сам понимаешь.
На Зое было платье с высоким воротником, чтобы спрятать следы укусов, а лицо она порядочно оштукатурила различными мазями, да еще улыбка до ушей, - все это завораживающее действовало на молодого мужа, у которого раньше не было элементарного уюта, не то чтобы такое роскошное тело. А сколько обещаний, сколько восторгов! Может, это действительно некий рай земной. Бог с ней! Покусали ее, но не съели. Видать, она вошла во вкус. Ее одарили, она одарила тех, кто увозил ее, а теперь она одарит и Женю, несчастного, неприкаянного студента. Женя уже знал, что женщина - это и дьявол и Божество одновременно. Он испытал это с Олей, которая сначала унесла в неведомую даль, а потом бросила его.
- Я сейчас, - сказал он Зое, - я поднимусь в свою комнату, соберу учебники, подожди немного.
Когда он спустился с чемоданом в руках, Зоя уже сидела в такси.
- Сначала домой, - сказала она. - Захватим с собой все, что мать наготовила, а потом поедем в этот поселок, как он называется...Клочко? Значит в Клочко и пусть для нас никого в мире, кроме нас, не существует.
Вечером они приехали в поселок Клочко на квартиру. Зоя, после солидной дозы спиртного, легла в кровать в одежде. Женя выкурил очередную папиросу, а потом спросил:
- Ты так и будешь лежать в одежде?
- Я предоставляю тебе уникальную возможность освободить меня от всего, что на мне надето. Ты этого так долго добивался, мой, непризнанный поэт, мой козлик, или как сказал бы папа, козел. Так что давай действуй. Приступай к делу, не пожирай меня голодными глазами. Ой, больно. Мама! Я умираю!
- Ты что кричишь, я даже не раздел тебя, а тебе уже больно. Ты хорошая артистка, нет, аферистка, вот кто ты есть.
- Ну, миленький, я вся горю.
Она лежала, запрокинув голову с закрытыми глазами, очевидно представляя Костю или Жору, но никак не своего мужа.