Страница 48 из 73
На другой день он уже был на вокзале с небольшой сумкой, полной всякого добра, приготовленного супругой, с присущей ей аристократической аккуратностью. "Ну, молодчина, наконец-то взялась за дело. А может, все и получится. Семья - это тоже университет, а может даже и больше. Университет окончишь, это все пройдет, а вот, если семью не создашь - беда", думал он и удивлялся без конца. Женя, правда, наслышался всяких сплетен про Зою, которую прозвали статуей. Она все лето спала, а однажды, влезла на подводу, долго стояла в застывшей позе, а когда лошади тронулись - упала со всего размаху, как незакрепленная статуя. Но сплетни есть сплетни. Это злые языки, от них никто не застрахован.
Как только поезд отошел от станции "Львов", и взял курс на Адлер, Женя решил, что пора перекусить. Он достал сумку с курицей и стал раскладывать снедь на маленьком столике. Курица была уже застывшая, завернутая в газету "Правда", а потом обмотанная в толстую грязную тряпку. Дама, сидевшая напротив, морщилась, но ничего не говорила, наоборот даже отодвинулась.
Женя попытался оторвать ножку от вареной курицы, но это оказалось невозможным. Тогда он достал нож, попытался разрезать ее, но даже нож в нее не входил. Курица оказалось, на удивление стойкой и не уступала по плотности резине, из которой делают автомобильные шины. Зоя, вероятно, подержала ее в воде, пока она не закипела, полагая, что этого достаточно. Кроме этого, она была плохо обработана. Из нее торчали пеньки выщипанных перьев. Женя завернул несъедобную курицу в бумагу и положил в сумку. А вот яйца оказались мягкими. Стоило разбить скорлупу, и жидкость текла между пальцев. Тогда Женя достал хлеб, твердый как кирпич, и стал жевать.
- Позвольте мне вас угостить, - не вытерпела дама, что сидела напротив. - Сразу видно, что вы либо слишком торопились, либо мамкин сыночек и не имеете представления, что значит стоять у плиты, приготовить себе что-то в дорогу. Ну, разве можно заворачивать вареную курицу в газету? Да там краска, она очень ядовитая, это типографская краска, она не годится даже для туалета. Это я вам как врач говорю. Хотите схватить рак желудка? Да он неизлечим, вы знаете об этом? Конечно, собирать снедь в дорогу - не мужское дело. Жениться надо. Жена сделала бы вам, так что пальчики оближешь. Видно, что к вашей курице, если ее можно назвать курицей, не прикасалась женская рука.
- Просветили, спасибо. Конечно, в нашей семье врачей нет. Моя жена -учитель.
- Не надо быть врачом, чтобы приготовить курицу мужу в дорогу. Это же так просто. Ну и жена у вас! Она у вас белоручка, это сразу видно. Вот вам мыло, пойдите вымойте руки, и к столу. Меня Розой звать, - представилась врач.
- Вы настоящая роза в полном смысле этого слова, - сказал Женя, уплетая приготовленную курицу, таявшую во рту, а Роза смотрела на него и как бы любовалась тем, как он аппетитно кушает.
Она потом всю дорогу щебетала, Женя чувствовал в ней неиссякаемую энергию и рад был такой попутчице. Она вышла вместе с ним на конечной станции в Днепропетровске, оставив ему свой адрес на квадратной бумажке, написанный карандашом. Этот адрес извлекла теща, когда обыскивала его карманы, она изорвала бумажку с адресом на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро.
А Женя, еще сидя в трамвае и направляясь к любимой теще ночевать, боролся с банальными житейскими мыслями, будоражившими его мозг:
" Странно, - думал он, - говорят, что все женщины одинаковы, но, видать, это совсем не так. Эта Роза не от мира сего. Она не только врач, но еще и хозяйка, не то, что моя Зоя. Что мне делать, стоит ли срываться? может, просто взять академический отпуск на год? Если так будет и дальше, то...не лучше ли самому готовить? Я уже умею стоять у плиты. Посмотрим, что будет дальше. Эх, эти мне мамкины и папины дочери! Ни на что не годные! Только из пушки выстрелить. И вообще, я рано женился, испортил себе жизнь. Боже, какой я глупый. И невезучий. Но во всем виноват только я. Не послушался ни Лиды, ни Вани, ни декана факультета. Чем я руководствовался, и сам не знаю. Что-то тянуло меня к ней мимо моей воли".
12
Женя приехал во второй половине ноября, проделал тысячу с лишним километров, усталый, голодный и ушел не к матери, как это раньше бывало, а к супруге в Реку, где Зоя работала учительницей. Уже смеркалось, у школы оставался только сторож. Именно он поведал, где Никандровна снимает комнату. Это было недалеко. И комната оказалась не на запоре. Электрического света еще не было в это время, его обещали, как только грянет коммунизм. В комнатенке было прохладно, зловонно, но керосиновая лампа, подвешенная к потолку была наполнена, доставай коробок со спичкой, и свет будет.
Женя обрадовался свету, разделся, ощупал холодную плиту, что топилась дровами, и стал рыскать по кастрюлям. Голод давал о себе знать, но нигде ничего не было. Наконец, на полу возле ведра, наполненного водой неделю тому, валялся кусок заплесневелого серого хлеба, который невозможно было есть. Чувствуя, что он здесь окоченеет, Женя не стал раздеваться, присел на кровать, приложил голову к подушки и закинул ноги в ботинках: все равно простыни были не стираны с прошлого года.
Он куда-то провалился и открыл глаза только тогда, когда услышал знакомый голос и знакомое слово:
- Чувак мой ненаглядный. Как я тебя ждала,- произнесла Зоя и придавила его своим могучим в 120 килограмм телом. - Ты, того, не вставай, я с тебя сыму брюки и туфли сыму и...и сама к тебе лягу. Я голодная...У меня давно никого не было. Уж плохо засыпать стала. - Она тут же расстегнула молнию на брюках, чтоб ухватиться за безжизненную сосиску. - А, ничего там нет, устал, проголодался. Но и в доме ничего нет. Как назло. Хоть бы бутылка, где завалялась. В этом ты виноват. Почему не дал телеграмму, не сообщил, что едешь? Почему никаких гостинцев не привез или у тебя, голяка, по-прежнему ни копейки в кармане? А я...можешь меня поздравить. Меня повысили в должности. Я теперь директор интерната в Водице. Теперь есть директор школы и директор интерната, два директора, здорово, правда?
- От тебя несет винными парами. Ты что, бухаешь? - спросил Женя, принимая сидячее положение.
- Магарыч пришлось ставить. Радоваться надо. Другой бы...
- Ладно, растопи плиту. Второй день ничего во рту не было.
- Хорошо сказать: растопи плиту. А чем? Щепы нет, дрова есть, наколотые, но сырые. Я уж так пристроилась: в пальто ложусь и засыпаю. Теперь с твоим приездом, надеюсь, все изменится, теперь ты будешь плитой заниматься. Я тебе ее доверяю, прямо сейчас, поднимай свою пятую точку и растапливай. Зато клопов нет.