Страница 86 из 88
— А я-то слышу, что кто-то ходит по двору. Надо, думаю, посмотреть, — сказала она, входя во двор. — Нельзя иначе по-соседски. Сами-то они на жнитве, еще вчера утром уехали. У Дурновых лобогрейку взяли, те уж, знать, закончили свое…
Кондратий с удовольствием слушал сообщения Аксиньи.
— На дальнее поле, стало быть, поехали, — прервал он ее, довольный благоприятными вестями.
Но остановить Аксинью было нелегко. Она поджала губы, сдерживая елейную улыбку, и опять зачастила:
— Сын Лабыря у нее живет, прямо здесь и ночует. Все соседи недоброе о них говорят, да я этому не верю. Может, и нет ничего между ними…
— Погоди, погоди… Сын Лабыря, говоришь?
— Да, да, Николай. Сапоги она ему новые купила, рубашку сатиновую, одела с ног до головы.
Кондратий спрятал под нависшими бровями глаза, вспыхнувшие недобрым огоньком. «Это, стало быть, заместо порубленных», — подумал он.
Аксинья между, тем продолжала:
— Ей, замужней женщине, прямо нехорошо так поступать. Муж у нее словно барин явлейский, она же по молодым стреляет. И с Васькой Черным грешила, а теперь вот с этим связалась…
— Хватит! — сердито оборвал ее Кондратий и сквозь зубы процедил: — За собой бы больше следила. Недалеко живешь, в соседях, знаем, как ты соблюдаешь свою честь.
— Да мне что, по мне пусть хоть всех молодых парней села заведет к себе в дом… — обиделась Аксинья и повернулась к выходу.
Кондратий, медленно волоча ноги, направился под навес и сел там в тени.
Вечером Елена и Николай на двух подводах вернулись с поля. С ними была и Надя. Она ехала на передней и, как только увидела отца, обрадовалась, спрыгнула с телеги и бросилась к нему. Николай, заметив Кондратия, хотел спрыгнуть с телеги, но Елена удержала его. Салдин встретил их, словно ничего и не подозревал. Он только мимоходом скользнул взглядом по лицу жены и отвернулся, взял оставленную Надей лошадь, молча стал заводить ее во двор.
— Кончили, что ли? — угрюмо спросил он, когда лошади были поставлены в конюшню.
— На дальнем поле кончили, — ответила Елена.
Ужинать сели вместе. Кондратий мрачно молчал. Когда же после ужина Николай ушел домой и они остались одни, Кондратий сказал, не глядя на жену:
— В городе заходил к твоей матери, ночевали у нее с кумом. Очень плоха. За ней ухаживают чужие люди. Велела тебе приехать, не сегодня-завтра помрет. А помрет без тебя — кому останется дом? Тебе придется завтра же ехать к ней. Поживешь там, а когда она помрет, дом продадим. В городе дома в цене, такой кусок упускать нельзя.
— А ты-то как будешь?
— Я и один пока поживу, у меня в людях надобности нет, — многозначительно сказал Кондратий. Елена отвела глаза в сторону.
Немного помолчав, Кондратий спросил:
— Не нашла?
Елена догадалась, о чем он спрашивал, ответила со вздохом:
— Весь сад перерыли, нигде ничего нет.
— Я уже и то смотрю, что весь перерыли, и соседи там у вас роются.
— Это Аксинья, поди? Николай ее уж раза два прогонял оттуда.
— Николай! — сердито оборвал ее Кондратий. — Опять нашла себе забаву. Эх, паскудная…
На этом закончился у них разговор. А утром следующего дня Елена с Надей уехали в город.
Салдин рассчитывал, что жена задержится в городе не больше как до конца лета. Но вот уже наступила глубокая осень, давно Елена похоронила мать, а вестей из города, чтобы ехать за ней, не было. Больше всего беспокоило Кондратия, что Николай Пиляев в конце лета вдруг исчез из Наймана. «Не иначе как он уехал в город и теперь живет у нее», — огорчался Кондратий. Наконец он решил съездить к ней. Его опасения подтвердились: Николай жил там. Елена и не думала продавать дом. Мужу она заявила, что в Найман к нему не вернется. С тяжелым сердцем ехал обратно домой Кондратий. Парой запряженная телега с двумя бочками нефти для движка еле тащилась по грязной дороге. И пока он два дня ехал эти семьдесят пять верст, подслеповато уставясь в однообразную ленту покрытой грязью дороги; вся его жизнь прошла перед ним. И казалась она ему такой же трудной и безрадостной, как эта дорога под нудным, моросящим дождем.
Дня три Кондратий не мог ни за что взяться. Как теперь жить, что делать? Из дому выйдешь — домашние дела стоят, дома останешься — все хозяйство стоит. Пришлось ему отправиться к соседке Аксинье. Конечно, хорошей хозяйкой она не будет, не привыкла возиться со скотиной, но все-таки женщина и хоть немного заменит Елену. Сегодня утром она приходила доить коров и сама намекала, что неплохо бы им, одиноким людям, войти под одну крышу. Кондратий понимал ее желание стать хозяйкой в таком большом хозяйстве. «Что ж, — думал он, — не одному же мне, в самом деле, жить, как бобылю». Однако Кондратий не привык что-нибудь делать сразу, не подумавши. По пальцам пересчитал всех найманских вдов. Среди них были и хорошие, но они разве пойдут жить к старику, да еще без свадьбы. А жениться он не может. Как ни вертись, а придется звать Аксинью.
Перед клубом галдела молодежь. Кондратий решил переждать, пока все разойдутся. Ему не хотелось, чтобы видели, как он пойдет к монашке. От нечего делать взял метелку и стал мести перед домом. Мимо него прошла Дуняша, дочь Самойловны. Кондратий мельком слышал, что Дуняше у матери живется очень плохо. Он долгим взглядом посмотрел на удаляющуюся девушку и не заметил, как выронил метлу. «Вот из нее вышла бы хорошая хозяйка», — подумал он. Дуняша не раз бывала у Кондратия, то полы мыла, то за скотиной ухаживала или нанималась во время жатвы. Он знал ее сноровку. Но придет ли она к нему в дом?
Давно уже разошлись молодые люди, давно спустились осенние хмурые сумерки, а Кондратий все еще торчал перед домом и не торопился к Аксинье. Время от времени он посматривал в сторону опрятного домика Самойловны и думал о Дуняше, молодой, сильной.
Вечером Аксинья почему-то не пришла доить коров, и Кондратию пришлось пойти звать другую женщину. Он пошел к Самойловне. Во дворе встретил Дуняшу. Она шла с полным подойником молока и низко поклонилась ему.
— К кузнецу? — робко спросила она.
— Нет, к тебе. — Дуняша удивилась, поставила на крыльцо подойник, передником утерла руки и ждала, что скажет Кондратий. — Пойдем, подои коров…
— Что же, это нам не трудно. Сейчас идти? — Она, схватив с крыльца подойник, поспешно юркнула в сени.
Наутро Дуняша опять пришла, но пришла и Аксинья. Кому-то из них надо было уходить. Хотела уйти Дуняша, но Кондратий остановил ее.
— Ты очень неаккуратна, — сказал он монашке. — Пусть подоит Дуняша.
Аксинья сообразила, что от нее уплывает. Она все ждала, когда ее позовут по-настоящему, попросят, а тут на тебе: нашлась другая, и моложе. Но она не могла так просто уступить место, которое считала почти своим, накинулась на Дуняшу, вспомнила ей и Захара, и Николая Пиляева. Затем досталось Кондратию, Елене и всему салдинскому роду.
Кондратий слушал и радовался, что остерегся взять ее. И у него в доме были вздорные женщины, но не такие. Покойница мать с Еленой, бывало, с утра до вечера ругались. Однако не так. Наконец, не выдержав, Кондратий схватил Аксинью за руку, вывел ее на улицу. Дуняше сказал:
— Делай свое дело. На вот тебе ключи, уйдешь — закроешь все. — И поспешил на мельницу.
Дуняша стала приходить каждый день утром и вечером, но в доме все же не было хозяйки.
Однажды Кондратий заметил, что Дуняша пришла с заплаканными глазами, и вечером, закончив дела, не торопилась домой.
— Отчим не обижает? — спросил участливо Кондратий.
— Нет, он у нас смирный. Мать житья не дает.
Кондратий засопел. Счастье само лезло в руки.
— Теперь вот из дому гонит, — жаловалась Дуняша. — Работаешь, говорит, у Кондратия, а есть домой идешь… Ведь я и дома работаю без устали…
— Ты вот что, — заговорил Кондратий. — Питайся здесь, ешь что тебе надо. Вари, стряпай и живи здесь, будь как хозяйка. Я уже давно хотел с тобой поговорить об этом, да боялся, не согласишься, не придешь ко мне, но, коли такое дело, нечего больше ждать. Ведь сама видишь: один я. Елена сюда не вернется… Ухаживать за скотиной найму человека, а ты будешь знать только дом.