Я - классный!

А про себя торжествующе подумал: "Молодец, пацан! Не зря я с ним раз "дцать" беседовал. Вырвался все-таки из-под мамкиной юбки! Красава Витек!".

— Это все Ваше дурное влияние, Дамир Маркович! Ваше! — перешла на щенячий визг мамаша Витька. — Это Вы виноваты! Я давно завучу говорила! Вы — типичный мужлан! Грубый, невоспитанный! Вы дурно влияете на подрастающее поколение! Зачем Вы прививаете детям свои мужицкие взгляды? Витя — совсем еще ребенок! Ему восемнадцать! Он такой юный! Ему нужна материнская забота.

— Послушайте, Лариса Дмитриевна! — перебил я ее. — Он не ребенок! Вы до пятидесяти собрались своему сыночке задницу подтирать? Витя Ваш уж под два метра вымахал! Усы растут гуще, чем у меня! Ему девок пора начинать щупать и на свиданках целоваться, а не Ваши нравоучения слушать! Вы его только год назад в школу провожать перестали! Пацаны в классе над ним угорают.

Молчание. Десять секунд. Двадцать. Может, она вообще отключилась?

Я аж представил себе, как Витькина мама, точно рыба, открывает и закрывает рот на том конце провода, обалдевая от моего хамства. А и пофиг.

— Да как Вы смеете! — перешла на ультразвук курица-наседка.

Нет, к сожалению, не отключилась.

— Вы.... вы... не понимаете! Он не просто ушел! Он сказал, что не будет поступать в консерваторию! Пойдет в военное училище! Какой ужас! Топтать сапоги и ходить строем!

Военное училище?

Вот это да! Вот это дал ботан Витек стране угля! И от мамки-наседки сбежал, и в военку намылился! Молодец парень! Перекантуется лето у бабушки, сдаст вступительные и осенью — в казарму, за парту, учиться тому, о чем сам давно мечтал, а не матушка.

Ложная тревога. Можно не волноваться. Я прямо выдохнул.

— Военное училище? — сквозь зубы спокойно проговорил я, закуривая сигарету на балконе. — Так это ж хорошо! Просто замечательно! Чего Вы так волнуетесь? Мужиком хоть станет ваш Витя!

— Витя должен заниматься музыкой! Профессионально! — пищала трубка. — Мы... мы с мужем столько денег в него вложили! Столько сил! Возили его на всякие конкурсы!

— И ради чего? — невежливо перебил ее я. — Это ж все Вам было нужно, а не ему.

Я на секунду умолк, выпустил пару красивых колечек дыма и сразу, не отходя от кассы, рубанул правду-матку:

— Игра на фортепиано вашему Витьке никогда не нравилась. А в том, что не нравится, никогда не преуспеешь. Витя и музыкалку-то окончил только потому, что Вы на него насели. Ну окончил бы он Вашу консерваторию. И что? Думаете, он у Вас вторым Мацуевым стал бы? Как бы не так! В кабаках лабал бы он за копейки. А потом бы спился!

— Я так и знала! — злобно отозвалась трубка.

Теперь она не орала, а шипела — точь-в-точь питон Каа из мультика про Маугли. Я сейчас не видел Ларису Дмитриевну. Но готов отдать свой старый зуб, Витькина мамаша уже пятнами пошла от гнева.

— Это все Ваше тлетворное влияние! — прошипела "питонесса". — Да Вас к нежным детским душам на километр нельзя подпускать! Я обязательно передам все директору!

— Да хоть министру образования, Лариса Дмитриевна! Всего доброго! — невозмутимо ответил я, отключился, докурил сигарету и, вернувшись в комнату, бросил старенький смартфон на стол.

Взбучки директора можно не бояться. Да я и не школота лопоухая, чтобы бояться кого-либо. Завтра я — уже не классный руководитель одиннадцатого "Б" московской школы и не учитель русского языка и литературы. С завтрашнего дня я, Дамир Маркович Силаев — обычный московский пенсионер. И все придирки чрезмерно активных мамаш из родительского комитета мне — до лампочки Ильича. Той самой, на "веревочке".

Пойду-ка заварю себе кофейку в старой турке, которая мне верой и правдой служит еще с восьмидесятых, и хряпну чашечку с бутером за здоровье Витька, вырвавшегося на свободу! А потом пересмотрю какой-нибудь старый добрый фильмец. "Бриллиантовую руку" там. Или "Операцию "Ы".

А хороший все же из меня вышел педагог! Выгорела моя "операция "Ы" по спасению пацана от мамкиной гипер-опеки...

***

— Ребята! Ребята! Кучнее! — суетилась Лариса Дмитриевна. — Сейчас сфотографируемся — и будем кушать!

Пацаны с блеском в глазах (поддали "шампуня", конечно, уже!) неохотно подчинились.

Нудная суета с вручением аттестатов, торжественными словами и напутственными речами осталась позади. Мы уже погрузились на теплоход. Погода для речной прогулки была, конечно, так себе — ветер дул довольно сильный. Мне, кажется, даже МЧС сегодня мне какую-то смс-ку про непогоду присылало!

— Еще кучнее! — скомандовала председательница родительского комитета и обратилась к дражайшему сынульке: — Витенька! Поправь галстучек!

Пацаны заржали в голос. А девчонки мерзко захихикали. Даже нанятый по случаю выпускного фотограф — и тот презрительно скривился.

А Витька... Витька неожиданно встал из-за стола, сдернул с себя галстук и, подойдя к матери, всучил ей тряпицу прямо в руки.

— На! Держи! Мне эта удавка нафиг не сдалась!

Воцарилось молчание. А Витька, нетвердо шагая, пошел к выходу и исчез на палубе.

— Чего это Милкин шатается? — спросил я у Ленки Дубцовой, одной из своих подопечных. Любопытная проныра всегда все и про всех знала. — Вечер же еще только начался.

— Ой, Дамир Маркович! — захихикала Ленка. — Ему мальчишки в шампанское водки подлили. Для смеху.

— Для смеху? — повторил я и встревоженно глянул в окно. На палубе Витька нигде не было видно. — А кто, не знаешь?

— Не знаю! — покраснела Ленка.

"Зато я знаю!" — мрачно подумал я. — "Руднев и Сокольский! Кто же еще! Я их гадости давно изучил!".

— Дамир! — окликнул меня трудовик. — Эй, Дамир! Ты куда? Шашлыки уже несут!

Но я уже быстро шагал на палубу. Проверю-ка я на всякий случай, что будет с этим бедолагой после дегустации "коктейля", который любезно взболтали для него наши "бармены".

Тут никого. И здесь никого нет. Да где же он?

Внезапно теплоход качнуло. Еще раз. И еще! Вовремя я выбежал!

Осторожно держась за поручень, я двинулся вдоль палубы в поисках Витька. Из каюты доносились громкий смех и оживленный разговор. Прощались детишки со школьной жизнью. Ну а преподы просто радовались предстоящему долгому отпуску и возможности хорошо поесть нахаляву.

Вон мой Витек! Нашел таки! Стоит в уголке бедолага, опершись на перила. Смотрит на убегающие волны.

Кажись, пацану все-таки поплохело! И немудрено: наши хохмачи-выпускники напоследок решили подшутить над непьющим одноклассником и угостили его "ершом". Вот и скрючило Витька с непривычки.

Витек перегнулся через поручень, сложившись почти пополам. И тут теплоход снова с силой шатнуло. Шатнуло так, что я, грузный дядька ростом за метр восемьдесят, едва удержался на ногах. А Витек... А задохлик Витек не устоял на ногах и полетел за борт.

Я и сам не помню, как сиганул вслед за ним. Прыгнул как был — в рубашке и брюках. Только ботинки по-быстрому скинуть успел.

— Атас! Человек за бортом! — успел крикнуть я.

Этот бедолага, кажись, и плавать-то не умеет. А эти сорванцы его еще и набухали!

Над моей головой сомкнулась темная толща воды. Через пару мгновений я вынырнул и отчаянно стал искать глазами Витька. Где же он? Где? Успеть, скорее успеть!

На мгновение из воды показалась рука и тут же снова исчезла. В мгновение ока я подплыл туда, борясь с волнами, и ухватил Витька за подмышки. Не давая ему вцепиться в себя (все, как учили на уроках первой помощи), я живо поплыл к теплоходу. Его голова болталась на тонкой шее, точно шарик на ниточке.

"Какой же ты тяжелый!" — думал я, активно работая ногами и стараясь держать голову пацана над водой. — "А с виду и не скажешь!"