Прах небес, ускользнувший между жизнями

Глава 1: Врата Ложного Света

Каменные ступени холодили подошвы, будто дышали старинной мудростью гор. Е Линь стояла у первой из них, и ветер, налетевший с перевала, поднял в воздух прядь её волос, тонкую, как дыхание утреннего пара. Она подняла взгляд — над ней громоздились своды облаков, из которых, казалось, вот-вот проступит силуэт феникса. Хребет Чжэнъян, суровый и молчаливый, глядел на неё с безмолвной требовательностью.

Она шагнула.

Камень под ногой был гладкий, будто полированный временем. Тело дрогнуло, но Е Линь не остановилась. Медальон в её ладони тёпло пульсировал, и от этой пульсации, едва уловимой, сердце её било чуть увереннее. В горле стоял горький дым ладана, обжигающий воспоминаниями.

– Твоё дыхание нестабильно, – сказал бы сейчас дед, наклонившись к ней у глиняного очага. – Полынь не проглочена, а пронесена. Вкус травы – это вкус твоей воли.

Она снова почувствовала его руки – жёсткие, тёплые, пахнущие корой и мазью. Мир тогда был простым: собрать «Звёздный Лотос» до восхода луны, проследить, как цвет лепестков отражается в воде, сварить отвар. В нём не было лестниц, врат, сект и титулов. Но теперь её путь начинался здесь – среди курильниц и бронзовых стражей.

– И зачем ты пришла? – Раздался голос сбоку.

Е Линь вздрогнула. В тени ближнего фонаря стоял мальчик, лет пятнадцати, в одежде из чистого льна с вышивкой облака на груди. Его волосы были зачесаны в высокий узел, лицо – тонкое, бледное, с насмешкой в глазах.

– Я? – Она взглянула на него прямо. – Я подаю прошение о вступлении.

– А, – он ухмыльнулся, скрестив руки. – С деревни, да? И хочешь вступить в Секту Чжэнъян?

Она не ответила. Только медальон сжала крепче.

– Думаешь, достаточно держать в руке побрякушку и смотреть в небо? Здесь не храм сельских предков. Здесь очищают ци до блеска. Мы не травники. Мы – наследники Дао.

– Я не ищу поблажек, – спокойно сказала Е Линь. – Моя алхимия спасала людей. Мой дед обучал меня чувствовать ци по стуку капель дождя в чашке. Если я не достойна, то уйду. Но пока я здесь – я иду.

Мальчик хотел что-то сказать, но остановился. Слова повисли в воздухе, как птицы, не решившиеся взлететь. Он смотрел на неё дольше, чем позволял устав общения, и затем отступил в сторону.

– Хао Сюань, – коротко бросил он. – Увидимся на проверке.

Е Линь кивнула и продолжила путь вверх.

С каждым шагом ветер становился чище, небо светлее. Сквозь облака пробился слабый луч солнца и скользнул по нефриту в её ладони. Медальон заискрился — и на миг ей показалось, что он светится изнутри.

«Ты рядом, отец. Ты видишь».

Она не знала, услышит ли её кто-нибудь. Но в её душе, среди беспокойства, разгоралась первая искра чего-то нового — не мести, не страха, а ожидания. Мир был велик. И она — в нём.

Ступени закончились внезапно — словно сама гора отказывалась вести дальше. Е Линь стояла, тяжело дыша, на площадке перед вратами, и сердце её, до того только учащённое, теперь застучало в горле. Перед ней возвышались Врата Чёрного Нефрита — исполинская громада чёрного камня с глубокими резьбами, изображавшими дракона, чьи глаза — инкрустированные жемчугом — светились изнутри ровным, жутковато-холодным светом.

Над вратами колыхался туман, скрывая верхушку резных створок, и казалось, будто ворота не имели конца, уходя в самое небо. По обе стороны стояли каменные тигры, полускрытые клубами ладана, и от них шло слабое, но ясное поле ци — не враждебное, но чуждое. Тело Е Линь дрожало. Ветер у подножия был мягким и живым, здесь же он стал резким, с металлическим отзвуком — будто сама секта выдыхала через камень.

Слева и справа от врат, как два вытесанных из тьмы обелиска, стояли стражи. Их доспехи были чёрными, словно выкованы из ночи, с тускло сверкавшими по груди узорами драконьих когтей. Ци, исходящая от них, была жёсткой, горячей, как лезвие, только что вынутое из кузнечного огня.

– Крестьянка с мечтами? – Сказал один, тот, у кого через щеку шёл белесый шрам. Голос его был низким, с ленивой усмешкой, но каждая нотка — как занозой.

– Я здесь для испытания внешнего ученика, – ответила Е Линь.

Голос дрожал лишь вначале, но она его поймала, сжала, как снадобье в ладони, и укрепила тоном.

Один из стражей шагнул вперёд. Его глаза скользнули по её запылённой мантии, по сандалиям, в которых прилипли камешки дороги, по её измождённому лицу… и остановились на медальоне в её руке. В этот момент Е Линь почти машинально сжала нефрит, ощутив, как от него идёт слабое, но устойчивое тепло.

– Рекомендация? – Хмыкнул второй страж.

Она развернула свиток.

– От Юнь Лина. Он… алхимик деревни Лунного Ручья. Мой дед.

Шрамоглазый взял свиток двумя пальцами, как берут засохшую траву. Его губы искривились.

– И что он здесь пишет… Тонкая чувствительность к травам… умение определять свойства по запаху… Отлично. Секта Чжэнъян как раз ищет тех, кто сможет распознать сорняк в отваре.

Второй страж молча взял свиток, пробежал глазами, ничего не сказал, но слегка кивнул. Е Линь заметила это — не как согласие, а как констатацию: она не опасна, но не настолько ничтожна, чтобы выгнать.

Ци между ними сменилась: давление усилилось. Покалывание пробежало по её меридианам, от грудной клетки до локтей, будто иголки пробовали её изнутри. Но она не сделала ни шага назад.

– Я не только собираю травы, – тихо сказала она. – Я умею сжигать яд.

– Сжигать яд? – Переспросил шрамоглазый, приподняв бровь. – Может, ты и демонов изгоняешь полынью?

Е Линь не ответила. Только вновь взглянула на врата.

«Они видят только пыль, но не корень. Пусть так. Пусть глядят сверху вниз. Я пройду, даже если каждый камень будет напоминать: ты не из их крови».

– Я докажу свою силу, – произнесла она вслух, не оборачиваясь.

Слова были лёгкими, почти выдохом, но они как будто сдвинули что-то в тумане.

Врата заскрипели.

Глубокий, гулкий звук прокатился по горам, отражаясь в далёких расщелинах. Камень под её ногами содрогнулся, и на миг показалось, будто сама гора отвечает этим скрипом — не одобрением, нет, но признанием: она услышала.

Двери медленно разошлись, открывая узкий проход внутрь, где воздух был иным — тише, суше, плотнее.

– Проходи, – сказал второй страж.

Голос был равнодушным. Но взгляд — уже внимательным.

Она шагнула.

Камень внутри был холодным, почти ледяным. Ладан стал гуще, а в воздухе появился привкус меди, будто от застывшей крови. Медальон в ладони вспыхнул теплом, как пламя, зажжённое в морозе.

«Я не стану из них. Но я стану сильной».

Шаг. Второй. Десятый.

За её спиной скрипнули врата, и звук их закрытия был похож на дыхание зверя — глубокий, окончательный.

Площадка перед Залом Внешних Учеников раскинулась между соснами, чьи узловатые ветви отбрасывали резкие, иссиня-чёрные тени на серые плиты. Воздух здесь был тише, чем у врат, но не спокойнее: он вибрировал — от ци, от ожидания, от желания быть выше. В центре площадки возвышался алтарь из белого нефрита, тонко сиявший, словно внутри него горело неостывшее утреннее солнце. Курильницы курились по углам — ладан вплетался в запах смолы, создавая аромат почти священный, но горький, будто воспоминание о чём-то утраченном.

Е Линь стояла на краю круга, немного в стороне. В её руке лежал свиток, другая сжимала медальон — он словно ожил в её ладони, пульсируя теплом. Её глаза скользили по другим кандидатам — по гладким складкам их шёлковых одежд, по широким поясам с тиснением клановых гербов, по уверенности, которая просвечивала даже в том, как они дышали.

– Смотри, она даже ханьфу нормальной не имеет, – раздалось справа.

– Крестьянка… ещё и с фениксом. Символы великого — на грязных руках.