Страница 3 из 13
Стерлингу сразу вспомнились самые обидные дни его жизни.
Он знал Оливию с раннего детства, поскольку территориизагородных усадеб их семей граничили, но почти не обращал на неевнимания до тех пор, пока она не вышла впервые в свет и они невстретились на одном из балов в Лондоне. Оливия отличалась броскойкрасотой и умом, и Стерлинг влюбился в нее с неистовостью истрастью, о существовании коих даже не подозревал. Она была всегона два года младше его, и уже через пару месяцев полностьюзавладела его сердцем. И ему казалось, что и она была без ума отнего. Они часто встречались на светских мероприятиях и пользовалисьлюбой возможностью, чтобы уединиться где-то на террасе или укрытьсяото всех после якобы случайной встречи во время утренней прогулки впарке для обмена жаркими поцелуями. Он хотел жениться на ней, и онаответила согласием. Им оставалось только объявить публично о своихнамерениях, хотя одного взгляда на них было достаточно, чтобыдогадаться о тех чувствах, которые они испытывали друг к другу.
Когда вдруг к нему явился лорд Ньюбери и сказал, что Оливиясобирается выйти замуж за Рэтборна, решив, что Рэтборн обеспечит ейлучшее будущее. Стерлинга поразило и до глубины души ранило этоизвестие. После этого все закрутилось с невероятной быстротой. Ужечерез два дня Оливия вступила в брак. Через неделю неожиданнозаболел его отец, выразивший пожелание еще при жизни видеть своегонаследника устроенным в жизни. Стерлинг остановил свой выбор наЭлис (их семьи связывала давняя дружба), которая с детства былавлюблена в него. Милая Элис, славная и добрая, была слишком хрупкойдля жизни в этом мире. Получив письмо от Оливии на следующий деньпосле визита ее отца и за день перед ее скоропалительной свадьбой,он даже не потрудился вскрыть его. Какой смысл? Оливия приняларешение. А несколько дней спустя, когда его отец уже был присмерти, Оливия прислала еще два письма, и он опять не вскрывал их.Его мысли были заняты более важными делами, а Оливию он вычеркнулиз своей жизни. Она осталась в его прошлом. Вскоре после этого умеротец, а через год от горячки умерла и Элис.
За прошедшие с тех пор десять лет Стерлинг редко встречалОливию. Иногда он мог видеть ее на другой стороне бального зала истарался не приближаться на допустимое для разговора расстояние.Его мать как-то походя заметила, что леди Рэтборн стала отшельницейи большую часть времени проводит в деревне. Не то чтобы это его нетрогало: просто он упорно гнал мысли о ней, делая вид, будто еевовсе не существует. И если образ Оливии преследовал во снах,затаивался в душе, Стерлинг безжалостно изгонял его. Она разбилаего сердце, и он не желал снова испытывать ту боль даже во сне.
— Тебе следовало бы знать, что она не хотела выходитьзамуж. — Ньюбери пытливо смотрел на Стерлинга. — Тыговорил, что никогда не позволишь ей уйти. Она думала, что тыспасешь ее.
У Стерлинга засосало под ложечкой.
Ньюбери тяжко вздохнул.
— Но я знал, что такой человек, как ты, с обостренным чувствомгордости, ни за что не станет проявлять интерес к женщине против ееволи.
— Она могла сказать мне. — И тут же в памяти возникло тодавнишнее письмо. Она пыталась!
— Рэтборн не позволил бы сделать это. — Ньюбери помоталголовой. — Он настоял на том, чтобы я держал Оливию взапертидо дня свадьбы. Я попытался отказаться от сделки до бракосочетания.Предлагал Рэтборну деньги, свое имущество, все, что угодно, но онхотел только Оливию. Рассмеялся мне в лицо. Сказал, что теперь онапринадлежит ему. — В глазах Ньюбери застыло запоздалоераскаяние. Казалось, он вернулся в те далекие дни. — Знаешь,мы с ней никогда не были близки. Если бы она была мальчиком… всеравно я должен был обходиться с ней лучше. Это мой последнийшанс. — Он с вызовом посмотрел на Стерлинга. — Мои днисочтены. Доктора говорят, что мне недолго осталось жить на этомсвете.
Стерлинг изогнул бровь.
— И вы надеетесь заслужить теперь спасение за счет моейпомощи?
Ньюбери рассмеялся: сухой клокочущий звук, который он издавалпри этом, говорил о состоянии его здоровья лучше всяких слов.
— У меня нет иллюзий по поводу места моего пребывания ввечности. Я наделал кучу ошибок, Уайлдвуд, но самую вопиющую — поотношению к своей дочери. Я не могу загладить свою вину. Но тыможешь искупить свою.
Стерлинг замотал головой.
— Я не думаю…
Старик наклонился вперед.
— Рэтборн швырнул мне своего рода кость, когда женился наОливии. Я сказал ему, что беспокоюсь о благополучии своей дочери.Даже тогда о нем ходили кое-какие слухи. Он ответил, что будетберечь ее так же, как все, что ему принадлежит. Но я знаю, что онплохо обращался с ней. Тем не менее она жива… — Ньюберипрервался, и на его лице появилась гримаса искреннегосожаления. — Рэтборн сказал, что, если он умрет насильственнойсмертью, я должен буду предпринять шаги для ее защиты.
Стерлинг бросил на него неприязненный взгляд.
— И это вас устроило?
— Нет. Но и не удивило. Сейчас тем не менее его слова выглядятпророческими.
— Не знаю, чего вы ждете от меня. — Стерлинг пожалплечами. — Не могу себе даже представить, что она захочетвидеть меня после стольких лет.
— Ты можешь по крайней мере предупредить ее. Убеди внеобходимости принять меры предосторожности. — Ньюберивздохнул и сразу стал похож на старого, умирающего человека, какимон, по-видимому, и являлся. — Пожалуйста, сделай это ради нее.Уж это ты должен для нее сделать.
— Я не… — Стерлинг глубоко вздохнул. — Вероятно,сделаю. Полагаю, там и делать-то нечего.
— Я признателен тебе, хотя ты не нуждаешься в моейблагодарности. Все равно благодарю.
— Не знаю…
— Ты, Уайлдвуд, раз уже упустил шанс спасти ее, — резкооборвал его старик, буравя суровым взглядом, — не проморгай еена этот раз.
Недавно овдовевшая виконтесса Оливия Рэтборн разглядывала двабланка, разложенных на столе в библиотеке мужа — в ее библиотеке.Эти бланки с ее вытисненными именем и титулом были изготовлены извеленевой бумаги высшего качества. Но конечно же, все, что онаносила, вся обстановка в доме, а также в деревенской усадьбе, все,чем она владела, было самого лучшего качества. Иного ее покойныймуж не признавал.
Лежавший с левой стороны бланк был новым, хрустящим. В него ееаккуратным почерком были внесены дела, требовавшиебезотлагательного вмешательства. С улыбкой она макнула перо вчернильницу и замазала слова «заменить дворецкого» ненужными, нодоставившими удовольствие завитушками. За две недели, прошедшие содня смерти мужа, она успела заменить экономку, повара и весь штатприслуги верхнего этажа, а теперь и дворецкого. В течение следующейнедели она намеревалась уволить всю остальную челядь,прислуживавшую при муже. Дворецкий, как и экономка, повар и другиевновь нанятые слуги, возможно, окажутся не столь опытными, как те,что были прежде, вероятно, потребуется какое-то время, пока онипривыкнут к новой обстановке и новой хозяйке, но это почти небеспокоило Оливию. Некоторые предстоящие неудобства были ничем посравнению с желанием начать жизнь заново.
Она перевела взгляд на лежавший справа бланк, запачканный,затертый. Сгибы протерлись после многократного складывания иразворачивания, так что части листа едва держались воедино. На этомлисте был также начертан перечень всяких мероприятий. Ни один изпунктов этого перечня еще не был вымаран, но с течением времени всебудет зачеркнуто. Оливия не торопилась. В конце концов, этот списокбыл составлен почти десять лет назад, и у нее была вся жизньвпереди, чтобы вычеркивать пункт за пунктом. Жизнь, которая наконецпринадлежала только ей.
Ни один из списков не был озаглавлен, но то, что было в левомсписке, подлежало немедленному исполнению, а то, что вправом, — исполнению после его смерти. Правый список не былдлинным, но в процессе замужества Оливия цеплялась за него, словнотонущий матрос за обломок мачты. Этот потрепанный лист бумаги былединственной в жизни вещью, принадлежавшей лично ей. На нем былизапечатлены ее мечты, личные желания — и вздорные, и основательные.Осуществимые или вовсе нереальные. Эти записи были ее тайной, ееспасительным средством. Если бы муж узнал о существовании этоголиста бумаги, о том, каким образом она находила поддержку в нем,он, несомненно, наказал бы ее, хотя не делал этого уже много лет.Или возможно, посмеялся бы над ней, что было бы еще хуже.